Александр Стыкалин - Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе

Любые предположения о решающей роли КПК в урегулировании польско-советского конфликта были по душе руководителям (как и рядовым аппаратчикам) китайской компартии, поскольку вполне отвечали их амбициям – превратить коммунистический Китай в силу, вполне способную конкурировать с СССР в борьбе за гегемонию в социалистическом лагере и мировом коммунистическом движении. Именно китайские партпропагандисты в наибольшей мере приложили руку к мифологизации некоторых внешнеполитических аспектов польского кризиса. Так, уже в дни первой годовщины событий, 18 октября 1957 года, информационное агентство Синьхуа распространило свой комментарий, в котором отмечалось: граждане Польши единодушно отдают себе отчет в том, что если бы не участие компартии Китая, польские события осени 1956 года привели бы к гораздо более трагическому исходу, нежели венгерское восстание [348]. Директор этого агентства By Ленгси в 1950-е годы был одним из главных информаторов Мао, входил в круг лиц, регулярно общавшихся с председателем КПК. Уже совсем в другую эпоху, в 1990-е годы, в Пекине были опубликованы мемуары этого деятеля, в значительной мере посвященные его беседам с Мао [349]. Именно содержащиеся в этих мемуарах свидетельства, зачастую неподкрепленные другими источниками, чаще всего используются для обоснования версии о решающей роли Китая в предотвращении силового варианта разрешения польского кризиса [350]. Но еще за три с лишним десятилетия до публикации мемуаров By Ленгси китайская сторона была склонна как в массовой пропагандистской литературе, так и в межпартийной переписке КПСС и КПК преувеличивать задним числом значение своего участия в урегулировании польско-советского конфликта, так же как, впрочем, и венгерского кризиса осени 1956 года.

В польской литературе последних десятилетий также неоднократно высказывалось предположение о том, что прежде всего именно противодействие Китая планам советской интервенции в Польше заставило руководство СССР пойти на компромисс [351]. Для того, чтобы прояснить реальную, немифологизированную роль Китая в тех событиях, необходимо на основе всего комплекса доступных источников реконструировать заново конкретно-исторические обстоятельства вовлечения представителей КПК в процессы разрешения польского, а затем еще более острого венгерского кризиса [352].

Известно, что руководство КПК (второй по своему реальному политическому весу компартии мира) неоднозначно, но в целом довольно сдержанно отреагировало на острую критику Н. С. Хрущевым проявлений «культа личности» Сталина в докладе на закрытом заседании в конце работы XX съезда КПСС 25 февраля 1956 года С одной стороны, оно было в определенной мере заинтересовано в разрушении мифа о непогрешимости советских лидеров, представлявших всему миру свою модель социализма как образцовую и нередко навязывавших собственную волю другим. С другой стороны, Мао Цзэдун был явно задет тем, что его фактически поставили перед свершившимся фактом, не посоветовавшись должным образом перед принятием принципиально важного решения о прочтении разоблачительного доклада и не вручив заблаговременно его текст [353]. Еще более существенным было то, что в критике культа личности Сталина Мао увидел критику собственных методов и угрозу собственным позициям в партии и стране. Главная газета КПК «Женьмин жибао» взяла под защиту Сталина в статье от 5 апреля, призвав соблюдать в отношении к нему необходимые пропорции и всячески подчеркивая, что его заслуги перевешивают ошибки. Перепечатка с некоторыми сокращениями этой статьи «Правдой» [354]свидетельствовала не только о готовности КПСС откорректировать с учетом мнения КПК свою позицию в вопросе о Сталине и сталинизме [355]; она была воспринята наблюдателями как на Западе, так и в Восточной Европе (в частности, среди реформаторски настроенной интеллигенции) как несомненный шаг назад в критике культа личности.

Свою позицию китайские лидеры довольно откровенно излагали восточноевропейским коммунистам. В сентябре 1956 года, в дни работы VIII съезда КПК ближайший соратник Мао Цзэдуна премьер Госсовета КНР Чжоу Эньлай имел трехчасовую беседу с делегацией Венгерской партии трудящихся (ВПТ) и от имени всего руководства КПК выразил несогласие с тем, как был поставлен вопрос о культе личности Сталина на XX съезде КПСС. Китайские коммунисты, по словам Чжоу, не всегда соглашались со Сталиным еще при его жизни. Так, во второй половине 1940-х годов они взялись за оружие вопреки мнению Сталина, считавшего их выступление несвоевременным. И победили, заставив Сталина признать свою правоту. «Несмотря на все это, сказал т. Чжоу Эньлай, китайские коммунисты не хотели критиковать Сталина открыто, оберегая престиж СССР. Он добавил, что на XX съезде ошибки Сталина следовало бы разбирать таким образом, чтобы было ясно, что его заслуги перевешивают его ошибки» [356]. Чжоу Эньлай говорил и о том, что «на XX съезде остался невыясненным вопрос об ответственности других советских руководителей. Пока этот вопрос остается невыясненным, добавил он, трудности будут оставаться» [357]. В беседе с венграми Чжоу неплохо обозначил лимиты критики Сталина руководством КПК – последняя по сути свелась к признанию недооценки вождем СССР китайской специфики, осуждению ошибочных советов и рекомендаций, данных им китайским коммунистам в разные годы, особенно во второй половине 1940-х годов, в условиях революции и гражданской войны в Китае.

Известно, что еще до XX съезда КПСС, 14 января 1956 года тот же Чжоу Эньлай сделал программное заявление, в котором выступил против абсолютизации советского опыта, за более творческое его применение, призвал ученых-обществоведов к изучению специфики продвижения Китая к социализму. Это выступление не только обозначило усиление национально-коммунистических тенденций в идеологии КПК, оно положило начало некоторой временной либерализации политики в отношении интеллигенции, причем процесс этот не был прерван и XX съездом КПСС – при всем несогласии лидеров КПК с хрущевскими методами разоблачения Сталина. Неудовольствие результатами XX съезда отнюдь не означало отказа от ранее избранной линии на поиски собственных путей к социализму и некоторое дистанцирование от советского опыта. XX съезд, напротив, только стимулировал проведение этой линии.

25 апреля Мао выступил на Политбюро ЦК КПК с программной речью «О десяти важнейших взаимозависимостях», которая впервые была опубликована только в год его смерти – в 1976 году Большое внимание он уделил необходимости теоретического осмысления специфических особенностей продвижения страны к социализму. Условия, сложившиеся после XX съезда, воспринятого им как проявление кризиса в КПСС, китайский лидер использовал для того, чтобы впервые отчетливо заявить о себе как о теоретике мирового коммунистического движения. Со ссылками не только на работы Мао, но и на конфуцианское философское наследие в аппарате ЦК КПК формулируются новые принципы культурной политики, вырабатываются формулы: «пусть расцветают сто цветов», «позвольте каждой птице петь», «пусть соревнуются сто школ» и т. д., которые могли быть не без оснований восприняты как определенный поворот к плюрализму, провозглашение некоторой соревновательности идей в общественных науках, стремление к преодолению догматизма [358]. Больше внимания стало уделяться опыту строительства социализма не только в СССР, но и в других странах, включая титовскую Югославию. В июне на заседании Всекитайского собрания народных представителей зам. премьера Госсовета КНР Чен Жюн говорил о том, что плановая экономика не исключает элементов свободного рынка в сфере торговли. На 1957 год планировалась реформа, в соответствии с которой промышленные предприятия могли заключать с предприятиями торговли соглашения о сбыте произведенной продукции. Китайский социализм переживал в 1956 году свой «розовый период», чему способствовали относительная, хотя и временная стабилизация к середине 1950-х годов экономического положения и политической системы КНР. Мало что в политической жизни Китая в это время предвещало ужасы «большого скачка» и «культурной революции».