Александр Стыкалин - Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе

Между тем осенью 1961 года происходят события, способствовавшие новому советско-югославскому сближению. В сентябре в Белграде состоялся саммит неприсоединившихся стран, на котором был принят программный документ, давший основания официальной Москве воспринимать движение неприсоединения в качестве своего потенциального союзника в противостоянии империализму. Вызвала удовлетворение и антизападная риторика Тито, проявившаяся в его выступлении на этом совещании. Руководство СКЮ в свою очередь позитивно восприняло новую волну критики в СССР сталинской политической практики, нашедшую отражение в решениях того же самого XXII съезда КПСС, который включил в принятую Программу КПСС дежурный антиюгославский выпад [340].

Еще через полгода, 6 мая 1962 года, Тито, выступая в Сплите, однозначно заявил о готовности СКЮ встать на сторону КПСС в ее споре с китайской компартией по основным пунктам их разногласий, и прежде всего по вопросу о войне и мире. Через 10 дней, находясь в Болгарии, Хрущев в своей речи отметил, что сейчас у СССР сложились с Югославией «нормальные, более того, хорошие отношения» [341]. Если в конце 1960 года во многом под давлением КПК представители КПСС согласились на включение антиюгославских положений в итоговую декларацию международного совещания компартий, то к концу 1962 года ситуация меняется. Записи заседаний Президиума ЦК КПСС отражают стремление лидеров КПСС, не отрицая существующих разногласий с руководством СКЮ, вместе с тем защитить югославскую сторону от китайских нападок [342]. 10 февраля 1963 года в открытой дискуссии с идеологами КПК «Правда» отмечала, что в СКЮ и ФНРЮ «происходят положительные процессы в сторону сближения с социалистическим содружеством, с мировым коммунистическим движением».

Начало возымело продолжение. Посетив 20 августа – 3 сентября 1963 года Югославию, Хрущев, хотя и не скрывал своей неудовлетворенности в связи с нежеланием Югославии синхронизировать свою внешнюю политику с линией советского блока [343], вместе с тем, по некоторым сведениям, настолько увлекся моделью самоуправления, что после возвращения домой распорядился всерьез заняться изучением югославского опыта в целях внедрения элементов самоуправления на советских предприятиях. Правда, отвечавший за связи с соцстранами секретарь ЦК КПСС Ю. В. Андропов, всегда скептически относившийся к югославской модели, не торопился выполнять это поручение. С отставкой Хрущева в октябре 1964 года оно отпало само собой [344]. Перипетии советско-югославских отношений конца 1950-х – начала 1960-х годов достойны, однако, стать предметом большого самостоятельного исследования.

Режим Кадара в Венгрии в своем желании выйти из внешнеполитической изоляции с самого начала стремился, хотя и с постоянной оглядкой на СССР, к достижению нормальных, добрососедских отношений с нейтральной Югославией, осложненных не только «делом Имре Надя» [345], но и проблемой беженцев, о чем речь еще пойдет ниже. Если в Москве вышеупомянутое выступление Тито в Пуле в ноябре 1956 года было воспринято однозначно негативно, то для Кадара важнее в нем была не критика советского руководства, а готовность влиятельного югославского лидера поддержать новое венгерское правительство, отмежевавшись от Имре Надя. При подготовке судебного процесса по делу Имре Надя, в конце концов состоявшегося в июне 1958 года, югославские связи бывшего премьер-министра сознательно решили не выпячивать, что было продиктовано желанием сохранить с ФНРЮ нормальные отношения [346]. В целом югославский фактор ни в 1957 году, ни позже не оказывал столь значительного влияния на внутриполитическую жизнь и общественные настроения в Венгрии, как это было в месяцы, предшествовавшие революции 1956 года. В ортодоксально-сталинистских кругах Венгрии сохранялось недоверие к Тито и его команде, а среди сторонников реформ уже с конца 1956 года наступило некоторое разочарование, зафиксированное во многих источниках, в том числе донесениях советского посольства. Объяснить его можно непоследовательностью позиции Тито и его окружения в отношении венгерской революции. Заинтересованность в добрососедских отношениях, неповторении милитаристского угара начала 1950-х годов была, однако, доминирующей тенденцией как с венгерской, так и с югославской стороны. Это стало особенно очевидно после того, как в июне 1958 года венгерский суд вопреки прежним обещаниям, данным югославам, вынес смертный приговор Имре Надю. После обмена резкими дипломатическими нотами ни Тито, ни Кадар не были склонны педалировать усиление напряженности в венгерско-югославских отношениях, о «деле Надя» постарались реже вспоминать.

Осенью 1956 года, в период польского и венгерского кризисов, руководство компартии Китая во главе с Мао Цзэдуном впервые оказалось активно вовлеченным в события, развернувшиеся в советской сфере влияния в Восточной Европе, оказав определенное воздействие на принятие в Москве принципиальных политических решений. Тем самым Китай в первый раз реально заявил о себе как большая коммунистическая держава, без участия которой отныне не может быть разрешен ни один «семейный спор» в содружестве стран, строящих социализм.

Количество литературы, посвященной политике КНР в условиях восточноевропейских кризисов осени 1956 года, заметно выросло начиная с середины 1990-х годов [347]. Но при этом существует ряд не до конца проясненных, дискуссионных вопросов, а иногда не обходится и без мифотворчества, что отчасти объяснимо ограниченным количеством либо сохраняющейся недоступностью достоверных источников, отражающих эволюцию позиции китайского руководства в течение быстро менявшихся событий второй половины октября – начала ноября 1956 года.

Так, например, в литературе получила некоторое распространение версия, согласно которой именно китайская сторона, активно выступив против советских военных планов в отношении Польши, предотвратила вооруженное вмешательство СССР во внутренние дела этой соседней страны, способное привести к самым непредвиденным последствиям для всего советского блока, учитывая масштаб Польши как не малого, но среднего по своим размерам, 30-миллионного государства, численность и боеспособность ее армии, а также настроения в польском обществе. Эта версия восходит своими истоками к комментариям западной прессы, относящимся непосредственно к периоду польского и венгерского кризисов осени 1956 года. В частности, газета «New York Herald Tribune» 27 октября 1956 года обратила внимание на то, что КПК быстрее КПСС поздравила В. Гомулку с избранием на VIII пленуме (19–21 октября) на пост первого секретаря ЦК ПОРП. На основании этого факта комментаторы делали предположение о том, что позиция Китая стала немаловажным фактором сдерживания Москвы в польском вопросе, не в последнюю очередь способствовавшим и примирению советского руководства с возвращением Гомулки на польский политический олимп после нескольких лет пребывания в опале.