Николай Платошкин - История Мексиканской революции. Выбор пути. 1917–1928 гг. Том 2

Несмотря на то, что публично Обрегон называл армию «самой мощной ветвью революции», он с самого начала своего пребывания у власти стал создавать на местах вооруженный противовес местным военным вождям. В тех штатах, где генералы вели себя особенно своевольно или просто подозрительно, Обрегон позволял вооружать крестьян из местных отделений аграристской партии Сото-и-Гамы или рабочих из лабористской партии Моронеса. В случае военного мятежа правительство могло опереться на вооруженную силу аграристов и лабористов. Если же последние проявляли излишнюю самостоятельность, организуя несанкционированные забастовки или настойчиво требуя землю, то армейские части использовались уже против этих вчерашних союзников. Часто против крестьян бросали и бойцов «социальной обороны», в которой состояли в основном зажиточные люди. Зачастую «социальная оборона» находилась на содержании у помещиков и жестоко терроризировала местных крестьянских вожаков, не останавливаясь перед убийствами наиболее активных сторонников аграрной реформы.

Отношение Обрегона к политическим организациям крестьянства уже в первом своем письме из Мехико в Москву прекрасно охарактеризовал советский полпред Пестковский: «Обрегон вел очень хитрую политику. В тех местах, где были сильны помещики (враги мексиканской «революции»), он давал крестьянам вооружение, используя их силы против своих врагов (Veracruz). Там же, где помещики были слабы, а крестьяне – крепки – Обрегон разоружал последних (Юкатан)». [223]

Обрегон называл свое правительство «рабоче-крестьянским», так как и аграристы, и лабористы его не только официально поддерживали, но и занимали высокие посты на федеральном уровне. На самом же деле он видел в рабочей и крестьянской партиях инструменты своего господства над этими беспокойными слоями населения и противовес армейской верхушке. Это был классический бонапартизм режима, не имевшего твердой социальной опоры в обществе. Для себя Обрегон узурпировал роль политического арбитра, что позволяло ему контролировать обстановку на местах.

Что касается партийной системы Мексики, она при Обрегоне так и не приобрела законченного вида. Партии по-прежнему создавались в основном под выборы. Правительство поддерживало административным ресурсом «свои» партии и жестко преследовала «чужие», то есть не подконтрольные. Единственной общенациональной партией, не созданной напрямую властями, была Коммунистическая.

Мексиканская революция полностью отстранила от участия в политическом процессе состоятельную верхушку общества. Если у помещиков и не отбирали собственность, то никакой роли в принятии решений в стране они при этом не играли. Часто помещики жаловались на бесчинства армии, которую сами же приглашали для борьбы с крестьянами окрестных деревень. Солдаты ни за что не платили и занимались «реквизициями». Они понимали, что правительство не сможет открыто встать на сторону «реакционеров» – латифундистов против солдат-«революционеров». Иногда какой-нибудь местный командир сам подбивал батраков на забастовку, а потом обещал помещику быстро ее подавить за кругленькую сумму.

Поэтому большинство прежнего правящего класса ненавидело революцию, а многие из столпов общества эмигрировали вместе с Уэртой в 1914 году. Открыто контрреволюционных партий в Мексике не существовало. Во-первых, учредить такую партию было бы небезопасно. А во-вторых, большинство населения твердо стояло на позициях защиты завоеваний революции.

Единственной оппозиционной силой была католическая церковь. Однако и она побаивалась антиклерикальной армии (сонорцы-северяне если и не были атеистами поголовно, то предпочитали «прогрессивное» американское протестантство отсталому католичеству). Церковь лишь в осторожной форме просила не ограничивать количество священнослужителей против воли населения.

Политика местных властей по отношению к церкви была разной, но в целом, как отмечали американские дипломаты, хорошим тоном считался антиклерикализм. [224]Прогрессист Обрегон видел в католической церкви одно из препятствий на пути индустриализации страны. Наконец, католиков многие мексиканцы считали проводниками иностранного, прежде всего испанского влияния. А испанцев, прежних колонизаторов, в стране очень не любили, и они были единственными иностранцами, помимо арабов и китайцев, сильно пострадавшими в ходе революции.

Политические партии страны участвовали в федеральных парламентских выборах на основе принятого при Каррансе 2 июля 1918 года избирательного закона. Для того чтобы участвовать в голосовании, партии должны были иметь как минимум 100 учредителей, руководящий орган и политическую программу. В названии партии не должно было быть ничего религиозного. [225]

На выборах в Конгресс в 1920 году новая власть поддержала прежде всего кандидатов Либерально-конституционалистской партии, которая еще в 1919 году первой одобрила кандидатуру Обрегона. Дали пройти в парламент и небольшому количеству аграристов [226]и лабористов. [227]Однако мексиканский Конгресс традиционно был настроен критически по отношению к исполнительной власти, и к 1922 году отношения либеральных конституционалистов и Обрегона испортились.

В конце 1921 года 90 депутатов Конгресса от партии либеральных конституционалистов внесли законопроект о коренной реформе системы власти в Мексике. Президента теперь должен был выбирать Конгресс, а не население. Глава государства уже не мог, как раньше, произвольно распустить палату депутатов. Отныне это могло произойти лишь с согласия Сената. Министров тоже должна была назначать нижняя палата Конгресса, выбирая одного кандидата из трех, предложенных президентом. [228]Фактически согласно этому законопроекту Мексика превращалась в парламентскую республику. Обрегону с помощью лабористов и аграристов удалось «замотать» законопроект в комиссиях Конгресса. В свою очередь, для того чтобы отомстить Обрегону и лабористам, либеральные конституционалисты заблокировали в Конгрессе принятие внесенного Обрегоном федерального рабочего законодательства. Характерно, что из-за неприязни к КРОМ против рабочего законодательства проголосовали и аграристы. Союз Обрегона с Либерально-конституционалистской партией, таким образом, распался.

Не устраивал Обрегона и радикальный национализм большинства депутатов Конгресса, который мог стать препятствием на пути нормализации отношений с США. Тем более что на горизонте уже маячили следующие президентские выборы, и Обрегон не мог позволить себе иметь оппозиционный парламент.

Поэтому на выборах в Конгресс 1922 года правительство, во-первых, попыталось расколоть либеральных конституционалистов, а во-вторых, сделало помимо аграристов и лабористов ставку на Национальную кооперативистскую партию, превратив ее в квазиправящую. [229]Однако потеря либеральными конституционалистами парламентского большинства в 1922 году не сильно изменила критический настрой депутатов. Сама же Либерально-конституционалистская партия, потеряв доходные места в ведущих постоянных парламентских комитетах, начала быстро распадаться.