Геродот - История Древней Греции

136. По прибытии в Сузы спартанцы явились к царю. Когда оруженосцы приказывали им и хотели силой заставить их пасть в благоговении ниц пред царем, те отказались исполнить это даже в том случае, если будут наклонять их толчками в голову; не в обычае у них, говорили спартанцы, молиться человеку, и не ради этого они пришли сюда. Отвергнув такое требование, они засим сказали приблизительно следующее: «Царь мидян, лакедемоняне прислали нас для того, чтобы дать удовлетворение за погибших в Спарте глашатаев». В ответ на это Ксеркс по своему великодушию заметил, что он не уподобится лакедемонянам; те умерщвлением глашатаев нарушили правила, обязательные для всех народов, сам он, порицающий их за это, не сделает того же и не избавит лакедемонян от вины умерщвлением пришедших.

137. По совершении этого спартанцами гнев Талфибия немедленно был смирен, хотя Сперхий и Булис возвратились в Спарту. Однако, по словам лакедемонян, много спустя он снова вспыхнул во время войны пелопоннесцев и афинян, и притом самым странным образом. Что гнев Талфибия обрушился на вестников и не унимался до тех пор, пока не был удовлетворен, это было справедливо; напротив, что он постиг сыновей тех лиц, которые ходили к царю для умилостивления разгневанного Талфибия, именно на Николая, сына Булиса, и на Анериста, сына Сперхия, который с помощью вполне вооруженного ластового судна завладел тиринфской колонией Галиеями, – это представляется мне ясно делом разгневанного божества. Ибо люди эти в качестве послов отправлены были лакедемонянами в Азию; но фракийский царь Ситалк, сын Терея, и абдерит Нимфодор, сын Пифея, выдали их, захватив подле Бисанфа, что на Геллеспонте; доставленные в Аттику, они были казнены афинянами, вместе с ними и коринфянин Аристей, сын Адиманта. Впрочем, это случилось многие годы спустя после похода персидского царя.

138. Возвращаюсь к прежнему рассказу. Хотя военный поход царя имел такое название, как будто войско шло на одни Афины, но на самом деле он был направлен против всей Эллады. Эллины знали об этом задолго до того, и не все одинаково относились к походу. Те из них, которые дали персу землю и воду, были спокойны в уверенности, что варвары не причинят им никакой беды. Напротив, отказавшие в земле и воде пребывали в большом страхе, потому что в Элладе не было достаточного числа кораблей для того, чтобы выдержать нападение врага, ибо масса населения не желала вести войну и сильно сочувствовала мидянам.

Л. фон Кленце. Афинский Акрополь. 1846 г.

139. Здесь я вынужден высказать мнение, ненавистное большинству эллинов, однако не стану умалчивать о том, что кажется мне истиной. Если бы афиняне из страха перед угрожающей опасностью покинули свою страну или, не покидая и оставаясь на месте, отдались бы Ксерксу, никто бы не решился выступить против царя на море. Между тем, если бы никто не противостал Ксерксу на море, дела на суше сложились бы приблизительно таким образом. Хотя бы пелопоннесцы и оградили себя многими стенами на Истме, однако лакедемоняне были бы покинуты союзниками, не добровольно, но по необходимости, потому что варварский флот брал бы город за городом и лакедемоняне остались бы без союзников. А одни лакедемоняне погибли бы, хотя бы и с честью и по совершении славных подвигов. Следовательно, они или испытали бы такую участь, или же раньше этого, после перехода остальных эллинов на сторону мидян, сами заключили бы мир с Ксерксом. В том и другом случае Эллада подпала бы под власть персов. Действительно, я не могу понять, какая была бы польза от стен, возведенных на Истме, если бы море было во власти царя. Вот почему, не погрешая против истины, афинян можно назвать спасителями Эллады, ибо то решение дела должно было возобладать, какое избрали афиняне. Так, решив, что Эллада должна оставаться свободной, они одни возбуждали к борьбе всех тех эллинов, которые не перешли на сторону мидян, и с помощью богов отразили персидского царя. Даже приходившие из Дельф изречения оракулов, грозные, наводившие страх, не заставили их покинуть Элладу; они остались на месте и решились померяться силами с врагом, напавшим на их землю.

140. Дело в том, что афиняне отправили было послов в Дельфы с целью спросить оракула. Когда по совершении обрядов подле святилища послы вступили в храм и сели, пифия по имени Аристоника изрекла следующее:

141. Этими словами афинские вопрошатели оракула были глубоко опечалены. Так как возвещенное оракулом несчастье повергло их в отчаяние, то Тимон, сын Андробула, один из влиятельнейших людей в Дельфах, посоветовал им с веткой в руках вторично отправиться к оракулу и спросить его в положении молящих. Афиняне вняли этому совету и обратились к оракулу с такими словами: «Скажи нам, владыка, что-нибудь более утешительное о нашей родине, воззри на молитвенные ветви, с которыми мы пришли к тебе, или же мы не уйдем из храма и останемся в нем до конца жизни». Во второй раз пророчица отвечала следующее:

142. Так как это изречение оракула было более милостивым и таковым показалось, то вопрошатели записали его и возвратились в Афины. Когда по возвращении в город они объявили изречение оракула перед народом, из множества мнений, высказанных при объяснении оракула, особенно расходились два: по словам некоторых стариков, божество возвещало, что акрополь уцелеет, так как акрополь в старину огорожен был терновым плетнем, и выражение «деревянная твердыня» они относили к этой изгороди. По словам других, божество указывало на корабли; поэтому они советовали бросить все остальное и заняться снаряжением кораблей. Однако люди, понимавшие под «деревянной твердыней» корабль, смущались двумя последними стихами в изречении пифии: