Николай Николаев - 500 великих загадок истории

23 октября в атмосфере назревшего общественного взрыва в Будапеште состоялась 200-тысячная демонстрация, в которой участвовали представители всех слоев населения. Она началась под лозунгами национальной независимости, демократизации, полного исправления ошибок ракошистского руководства, привлечения к ответственности виновных за репрессии, вывода советских войск из Венгрии, разрушения памятника Сталину.

Власти были в растерянности. Первый секретарь ЦК ВПТ Э. Гере обратился в Москву с просьбой ввести в Будапешт советские войска, находившиеся в Венгрии. В обращении к народу по радио он квалифицировал происшедшее как контрреволюцию.

Статуя Имре Надя в Будапеште

К вечеру началось восстание. Демонстранты, вооружившись, захватили радиоцентр, ряд военных и промышленных объектов. В стране было введено чрезвычайное положение.

Ночью пленум ЦК ВПТ образовал новое правительство во главе с Надем.

Руководство СССР реагировало незамедлительно и решительно. В 23 ч. 23 октября соединения и части Особого корпуса начали совершать 75—120-километровый марш.

При входе в город советские армейские колонны подверглись обстрелу. Проходившие машины забрасывались камнями находившимся на улицах народом. Несмотря на огонь и понесенные потери, части корпуса оружия не применяли.

Общая численность советских войск, действовавших в Будапеште, была доведена до 20 тыс. человек.

Через двое суток было сформировано правительство во главе с Надем. Первым секретарем ЦК партии, вместо подавшего в отставку Гере, стал Кадар. Он поставил перед представителями СССР вопрос об увеличении численности советских войск. Но вскоре в Москву пришло известие о решении венгерского правительства выйти из Организации Варшавского договора и направленном в ООН призыве о защите. 3 ноября в Сольнок прибыл маршал Иван Конев, на которого возлагалось руководство действиями советских войск в Венгрии по плану операции «Вихрь». А повстанцы создавали вокруг Будапешта оборонительный пояс. На улицах патрулировали наряды военнослужащих и национальной гвардии. Численность личного состава венгерских частей в Будапеште достигла 50 тыс. человек. Кроме того, более 10 тыс. человек входило в состав национальной гвардии, вооруженных групп и отрядов. У повстанцев было около 100 танков.

Чтобы скрыть подготовку операции, в Текеле продолжились переговоры о выводе советских войск из Венгрии. Но в 1 ч. 30 мин. ночи 4 ноября председатель КГБ

СССР Иван Серов и его группа арестовали венгерскую правительственную делегацию. А Яноша Кадара и сопровождавших его лиц доставили самолетом в Москву 3 ноября здесь уже был определен состав нового венгерского правительства по главе с Кадаром.

В информации, направленной в ЦК КПСС, министр обороны СССР маршал Жуков сообщил, что «4 ноября с.г. советские войска приступили к проведению операции по наведению порядка и восстановлению народно-демократической власти в Венгрии».

По данным венгерского Минздрава, приводившимся в советских военных документах, в период боев погибло до 4 тыс. граждан. Советские войска потеряли 2260 человек, из которых погибли в боях 669 солдат, сержантов и офицеров; ранения получили 1450 человек; пропал без вести 51 военнослужащий. Таков кровавый итог тех дней.

К середине ноября, по докладу председателя КГБ СССР, советскими органами безопасности было арестовано 1372 венгра. В СССР был отправлен эшелон с арестованной венгерской молодежью, что главный чекист Иван Серов объяснил отсутствием в Венгрии «достаточно подготовленной для содержания заключенных тюрьмы, в которой можно было бы обеспечить проведение объективного следствия».

Своеобразный итог венгерским событиям был подведен на XI сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Здесь 12 декабря 1956 г. большинством государств была принята резолюция, осуждающая СССР за «нарушение политической независимости Венгрии».

В. Пронько, к.и.н.

Хрущев, когда ему доложили о деле Стрельцова, рыкнул: «Судить по всей строгости закона!» Приговор великому футболисту, 19-летнему парню, тем самым был вынесен без суда и следствия.

На суде дело Стрельцова могло принять еще более зловещий, расстрельный оборот. Не мудрствуя лукаво, раздавленный, лишенный поддержки, запутавшийся (не в себе – в той вакханалии чиновничьей злобы, творимой вокруг него), Эдуард сказал: «Знал бы, что так все будет, ей-богу, остался бы во Франции». Прокурор тут же «впаял» ему измену Родине.

Чтобы понять случившееся, надо знать, кто такой был Эдуард Стрельцов. Кое-кто говорит, что причиной его несчастья стала инфантильность, то есть некая суженность сознания. Но все, кто хорошо знал Стрельцова, отдавали себе отчет в том, что он по-настоящему великий человек. Стрельцову были чужды меркантильность и суетливость. Не был он никогда тщеславным.

Эдуард Стрельцов (в центре)

Мало кто знает, что Стрельцов, став олимпийским чемпионом, остался без медали. Нет, ее у него никто не отбирал. Он подарил ее Никите Симоняну. В 1956 г. медалями награждались только участники финального матча. Эдик – широкая душа, получив медаль, отдал ее своему старшему товарищу: тот уже заканчивал карьеру, а Стрельцов намеревался в свои 17 лет еще играть и выигрывать. Даже на поле не стремился он сделать зла, хотя игра есть игра, в ней то, что зло для одних, добро – для других. Он мог даже пожалеть защиту и не забить своего гола. Часто добрый человек в нем брал верх над спортсменом.

Эдикова мягкость (может, даже мягкотелость), неспособность отказать, а в молодости бесшабашность, неумение разобраться в людях были оборотной стороной его доброты…

…Итак, июнь 1958 г. Москва. Последние приготовления к чемпионату мира в Швеции. И положенное по регламенту собеседование и напутствие в Центральном комитете партии. Напутствие в данном случае получилось материнским – ребят принимала Екатерина Фурцева, очень большой в то время деятель. Особой политической грамотенки с наших футболистов и тогда не требовали. Но тут случилось странное. Стрельцов пробыл в кабинете у партийной матроны чуть ли не полчаса. Беседа с всесильной Екатериной Алексеевной произвела на него гнетущее впечатление. Фурцева поведала Эдику, что он очень нравится ее дочери. Эдик отреагировал на это вполне индифферентно. Во-первых, к женскому вниманию было ему не привыкать. Во-вторых, привилегированную дочку он и в глаза не видел. В-третьих, Эдик был не из породы донжуанов. Но чем дальше шел разговор, тем больше Эдик понимал, что его… хотят женить. Что его сватают. Что его прямо-таки тащат на потребу истосковавшейся принцессы. Самое же страшное состояло в том, что Эдик не знал, что ответить на эти притязания. «Что-то все-таки я ответил, – говорил Стрельцов. – Да, видно, не то….»