Юрий Емельянов - Хрущев. От пастуха до секретаря ЦК

Хрущев и другие ветераны партийного руководства, как с дореволюционным, так и с послереволюционным партстажем, имели основание видеть в новых коллегах по Президиуму ЦК сильных конкурентов. Среди этих лиц было немало тех, кто занял посты наркомов СССР или секретарей обкомов партии в 1937 – 1939 годах. За полтора десятка лет эти люди обрели немалый опыт руководящей работы в тяжелых условиях войны и послевоенного восстановления. Их знания и опыт способствовали бы усилению эффективности советского руководство, подавляющее большинство которого не имело ни законченного высшего образования, ни опыта работы на современном производстве.

Однако Сталин осознавал и слабости образовательной и общекультурной подготовки новых руководителей, являвшихся главным образом техническими специалистами. Микоян в воспоминаниях обратил внимание на то обстоятельство, что лично по предложению Сталина в состав ЦК были выдвинуты многие экономисты и философы. Эти люди обладали немалыми познаниями в общественной теории, которых был лишен Хрущев.

Перемещение новичков на те места, которые до сих пор занимали ветераны Политбюро, началось на состоявшемся после съезда партии пленуме вновь избранного Центрального комитета. Выступивший на нем И.В.Сталин объявил, что для руководства текущими делами следует создать Бюро Президиума ЦК из 9 человек. В его состав вошли все бывшие члены Политбюро, кроме Андреев, Косыгина, Микояна и Молотова, а вместо них были введены Сабуров и Первухин. Видимо эти два человека должны были играть все большую роль в руководстве страны. Еще на съезде М.З.Сабуров выступил с докладом о пятом пятилетнем плане на 1951 – 1955 годы. Менее через месяц после окончания съезда П.К.Первухин выступил с докладом на торжественном заседании в Большом театре, посвященном 35-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции (раньше такие доклады произносили лишь члены Политбюро.)

Однако никто из участников этого пленума, оставивших воспоминания о нем, не обратил внимание на включение Сталиным в перечень членов Бюро Президиума Первухина и Сабурова. Зато из всех воспоминаний об этом пленуме ЦК, работа которого не стенографировалась, следует, что Сталин неожиданно обрушился с критикой на Молотова и Микояна, которые не были включены в состав вновь созданного Бюро. И тот, и другой были обвинены в преувеличении мощи США, склонности идти на уступки американцам и других ошибках. При этом Молотов был обвинен в том, что он рассказывал о конфиденциальных совещаниях членов Политбюро своей супруге, а та разглашала эти сведения иностранцам.

Молотов и Микоян оправдывались. При этом, как вспоминал Микоян, во время его выступления "Сталин молчал и не высказывал никаких реплик. Берия и Маленков во время моего выступления, видя, что я вступаю в спор со Сталиным, что-то говорили, видимо, для того, чтобы понравиться Сталину и отмежеваться от меня". Не исключено, что такие же усилия предпринимал и Хрущев, который в это время был близким союзником Берии и Маленкова.

Однако, несмотря на шокировавшее всех участников пленума выступление Сталина против Молотова и Микояна, ничто не изменилось в их положении. Их портреты по-прежнему были вывешены на улицах советских городов в день 7 ноября. Молотов и Микоян посещали заседания Бюро Президиума, а Сталин давал им поручения. 21 декабря 1952 года Микоян и Молотов приехали к Сталину на дачу, чтобы поздравить его с днем рождения и он тепло принял их. Микоян вспоминал: "Но через день или два то ли

Хрущев, то ли Маленков сказал: "Знаешь, что, Анастас, после 21 декабря, когда все мы были у Сталина, он очень сердился и возмущался тем, что вы с Молотовым пришли к нему в день рождения. Он стал нас обвинять, что мы хотим помирить его с вами, и строго предупредил, что из этого ничего не выйдет: он вам больше не товарищ и не хочет, чтобы вы к нему приходили".

Неясно верил ли Микоян тому, что Сталин действительно так говорил.

Судя по тому, что Микоян обвинял Маленкова и Берию в стремлении "отмежеваться" от него (а Хрущев был близок к тому и другому), можно предположить, что Маленков, Берия и Хрущев не только не старались помирить Сталина с Микояном и Молотов, а всячески старались их поссорить. Однако положение ряда членов Президиума, которые радовались опале Микояна и Молотова, также не было прочным. Позже Молотов утверждал, что Сталин собирался отправить в отставку Берию. Впервые об этом стали говорить после ареста в Грузии в 1951 году ряда видных деятелей мегрельской (или мингрельской) народности. Обвинения их во взяточничестве и коррупции быстро переросли в обвинения в государственной измене. Так как Берия был мегрелом и хорошо знал ряд арестованных людей, то говорили о его связях с ними. Ходили слухи, будто Сталин сказал, что надо искать "Большого Мегрела", который якобы стоит за этим заговором.

Ныне многие исследователи утверждают, что версию "мингрельского заговора" усиленно разрабатывал союзник Берии по триумвирату – Маленков. Это не так уж и удивительно, учитывая того, как быстро сотрудничество в любых "триумвиратах" сменяется соперничеством, а затем борьбой не на жизнь, а на смерть. Р.Баландин и С.Миронов замечали: "Усилиями Маленкова и его сторонников удалось серьезно подорвать авторитет Берии". 9 ноября 1951 года было принято постановление Политбюро об "антипартийной группе Барамия", в котором говорилось о попытках "захватить в свои руки в партийном и государственном аппарате Грузии и выдвинуть на них мингрельцев".

Правда, эти интриги не привели к падению Берии. За три дня до опубликования постановления по "мингрельской националистической группе" 6 ноября 1951 года он выступил с докладом на торжественном собрании по случаю 34-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. После этого Л.П.Берия продолжал руководить атомной промышленностью. И все же существовала возможность того, что "мингрельское дело" может быть вновь реанимировано и при этом "вскрыта" в нем главная роль Берии.

Неуверенность в своем положении испытывали некоторые ветераны Политбюро и по мере развития так называемого "дела врачей". Еще в конце августа 1948 года кардиолог из Лечсанупра Кремля Лидия Тимашук высказала сомнения в правильности диагноза, поставленного больному Жданову врачами этого учреждения Виноградовым и Майоровым. Впоследствии В.Н.Виноградов признал, что Лидия Тимашук была права и он, а также другие врачи, лечившие Жданова, действительно проглядели у него инфаркт. Однако в то время протест Л.Тимашук по поводу неправильного лечения Жданова, направленный ею за два дня до смерти его в августе 1948 года, был оставлен без внимания.

Лишь через три года записка Л.Тимашук была использована для создания "дела врачей", инициатором которого был следователь МГБ Рюмин. Он доказывал, что врачи связаны с членами распущенного ранее Еврейского антифашистского комитета (ЕАК), а через него – с международным сионизмом и разведками западных стран. Министр государственной безопасности СССР Абакумов упорно отвергал версию Рюмина. По словам П.Судоплатова, Абакумов "знал, что такие обвинения наверняка вызовут напряженность в верхах, особенно недовольство Ворошилова и Молотова, женатых на еврейках, и Кагановича, который сам был евреем".