Коллектив авторов - История России. XX век. Деградация тоталитарного государства и движение к новой России (1953—2008). Том III

Накануне пленума в Чехословакию приехал Брежнев и дал добро на перемены. В Политбюро ЦК КПСС верили Дубчеку, который провел юность в России, учился в советской школе, а в 1955–1958 гг. окончил Высшую партийную школу в Москве. Дубчек помогал свержению прогерманского режима Тиссо в Словакии в 1944 г. У него были дружеские отношения с Брежневым. Советский лидер часто беседовал с ним по телефону и называл «Сашей».

Вместе с тем Дубчек, под влиянием хрущёвской «оттепели» и общения со словацкими интеллектуалами, стал сторонником реформ и «социализма с человеческим лицом». В Чехословакии была фактически отменена цензура печати. К руководству радио и телевидения пришли коммунисты-реформаторы. Началась замена руководства силовых структур, запятнанного преступлениями эпохи Готвальда. Общество начало гласно обсуждать преступления сталинизма и пути будущего развития страны. Дубчек стал знаменем освобождения для студентов и интеллектуалов, а затем и общенационального движения. Вскоре это движение получило журналистское название – «Пражская весна» .

Размах гласности и спонтанного общественного движения в Чехословакии испугали руководителей Кремля. Критика сталинизма влекла за собой с неизбежностью пересмотр отношений между СССР и странами Восточной Европы, при Сталине установленных, распад Варшавского договора. В чехословацкой печати эти темы уже начали обсуждаться. Мирный характер освобождения Чехословакии от коммунизма виделся московским коммунистам прелюдией к новым народным восстаниям по примеру ГДР в 1953 г. и Венгрии в 1956 г.

Под влиянием «Пражской весны» началось студенческое брожение в Польше. С другой стороны, в Румынии сталинистский режим Чаушеску продолжал разыгрывать «национальную карту» и, оставаясь формально в Варшавском договоре, поступал наперекор воле Москвы всюду, где только мог. В ЦК КПСС серьезно опасались, что «Пражская весна» может «перекинуться» на Прибалтику, Украину, Белоруссию и даже в Москву, где многие с огромным вниманием следили по «вражьим голосам» за происходящим в Чехословакии.

Уже в марте-апреле ряд деятелей в советском руководстве (Косыгин, Подгорный, Шелепин, первый секретарь КП Украины П. Е. Шелест, министр обороны Гречко и военные, верхушка военно-промышленного комплекса, глава КГБ Ю. В. Андропов, министр иностранных дел А. А. Громыко, посол в Праге С. В. Червоненко) считали, что надо готовиться к военному вторжению в Чехословакию. Главы ГДР, Польши, Венгрии (Ульбрихт, Гомулка, Кадар) требовали принять меры для усмирения Чехословакии, так как «троны» под ними начинали ощутимо трещать. Несмотря на многократные предостережения из Москвы, реформы в Чехословакии продолжались. Начались массовые отставки секретарей райкомов и обкомов, митинги в армии. Экономисты обсуждали переход к «социалистическому рынку». 27 июня 1968 г. в пражской газете «Литерарни новины» и других чехословацких газетах за подписями около 60 интеллектуалов была опубликована декларация «Две тысячи слов».

Документ

Декларация «Две тысячи слов» принадлежит перу чешского писателя Людвига Вацулика. Она, в том числе, объявляла:

«Порядки коммунистической партии явились причиной и моделью таких же порядков в государстве. Ее союз с государством привел к тому, что исчезло преимущество глядеть на исполнительную власть со стороны. Деятельность государства и хозяйственных организаций не критиковалась. Парламент разучился обсуждать, правительство – управлять, а руководители – руководить. Выборы потеряли смысл, законы – вес. Мы не могли больше доверять своим представителям ни в одном комитете, да если б захотели, то не могли бы от них ничего требовать, потому что они все равно ничего не могли добиться. Еще хуже было то, что мы уже не могли верить друг другу. Личная и коллективная честь исчезли. Честностью добиться чего-либо было невозможно, а о вознаграждении по способностям нечего говорить. Поэтому большинство потеряло интерес к общественным вопросам и заботилось только о себе, да о деньгах, причем даже и на деньги нельзя было полагаться. Испортились отношения между людьми, исчезла радость труда, короче, пришли времена, которые грозили духовному здоровью и характеру народа».

Предупреждая обвинения со стороны СССР о том, что «контрреволюционеры» пытаются вывести Чехословакию из советского блока, документ гласил:

«Большое беспокойство в последнее время вызывает возможное вмешательство иностранных сил. Оказавшись лицом к лицу с превосходящими силами, мы должны будем только стоять на своем, не поддаваться на провокации. Свое правительство мы можем заверить в том, что будем следовать за ним даже с оружием в руках, лишь бы оно продолжало делать то, на что получило наши полномочия, а своих союзников мы можем заверить, что союзнические, дружеские и торговые отношения выполним».

За неделю воззвание «Две тысячи слов» было подписано более чем десятью тысячами граждан Чехословакии. Многие советские интеллектуалы узнали об этом документе из иностранных «радиоголосов». А. Т. Твардовский записывал в своем дневнике 19 августа 1968 г.: «Слушал вчера и «2000 слов». По совести говоря, я подписал бы это, относительно нашего положения. А написал бы? И написал бы, только написал бы лучше… Сколько людей слушает у нас все это – одни с величайшим сочувствием и симпатией, другие – с напряженной опаской и ненавистью: вон чего захотели!» – [Рабочие тетради 60-х гг. // Знамя. 2003. № 9. С. 149].

Брежнев и большинство Политбюро колебались. Экономист и писатель Николай Петрович Шмелев, работавший тогда в ЦК, вспоминал, что «советское руководство находилось в полнейшей растерянности: что делать? Давить или не давить?» Эксперты двух отделов ЦК, занимавшихся связями с «братскими» партиями и странами советского блока, писали записки руководству, указывая на то, что «крайние меры» (т. е. вторжение) не нужны, по крайней мере – преждевременны.

Вожди СССР опасались утраты управляемости в «их» стране и даже внутри партии, где обозначился раскол между сталинистами и антисталинистами. События в Чехословакии они воспринимали через призму сталинской идеологии: как победу «антисоветских, праворевизионистских сил» над «здоровыми элементами». Вместе с тем они не стремились к возрождению сталинского произвола. Пугали и возможные международные последствия ввода войск в Чехословакию. Брежнев к тому же сознавал свою роль в выборе Дубчека лидером Чехословакии и хотел дать ему шанс «урегулировать ситуацию» самому. Косыгин, съездив в Чехословакию, тоже усомнился в целесообразности военной интервенции. «Просвещенные» аппаратчики-международники (А. Е. Бовин, В. В. Загладин и др.), некоторые советские журналисты, работавшие в Чехословакии, писали записки руководству, предупреждая, что интервенция приведет к расколу «в мировом коммунистическом движении», возможному выходу Румынии из Варшавского договора, изменению сил в мире не в пользу СССР.