Коллектив авторов - История России. XX век. Деградация тоталитарного государства и движение к новой России (1953—2008). Том III

Кремлевские руководители сделали последнюю попытку уломать Дубчека, заставить его свернуть реформы. 29 июля – 3 августа в Чиерне-над-Тисой на советско-чехословацкой границе, прямо в советском правительственном поезде, прошли драматичные переговоры. Казалось бы, был достигнут компромисс. Но уже 13 августа в телефонном разговоре с Дубчеком Брежнев обвинил своего «друга» в «обмане» – в продолжении демократизации общества. Подгорный и Шелест вели тайные переговоры со словацкими сталинистами о подготовке правого переворота. Советские военные и КГБ готовились к вторжению. Донесения Андропова и посла Червоненко помогли убедить Брежнева в том, что без интервенции СССР «потеряет» Чехословакию, а Брежнев может потерять свой пост. 21 августа 170-тысячный контингент советских войск и войск пяти других стран, членов Варшавского договора, оккупировал Чехословакию.

Западные страны и США отреагировали на интервенцию слабыми и кратковременными протестами. В то же время коммунисты Западной Европы отмежевались от советской агрессии, пытаясь сохранить иллюзию того, что коммунизм и демократия – вещи совместимые. В глазах народов Восточной Европы СССР вновь предстал агрессором. По всему миру прошла новая гигантская волна антисоветских настроений – часто принимавшая откровенно антирусский характер.

Главной трагедией, которую принесла советская оккупация Чехословакии, была окончательная ломка характеров. Примерно 10 дней после 21 августа 1968 г. чехи были едины в своем гневе. Надписи на всех стенах: «Ленин, проснись, Брежнев сошел с ума» писали даже полицейские. Ранее бдительные пограничники открыли границы, и толпы беженцев хлынули подальше на запад. Все военные радиостанции и все засекреченные технические средства страны были использованы для продолжения радиовещания и даже телевизионных передач, в которых выступали еще остававшиеся на свободе представители чешского правительства. На всех улицах и перекрестках были сняты или переставлены таблички и указатели. Все каналы связи со странами, которые участвовали в оккупации, были отключены, но беспрепятственно работала связь и трансляции событий в остальные страны. Высокое начальство пропало и выжидало, чем дело кончится. А вся система телекоммуникаций и вещания работала без начальства намного оперативнее. Солидарны с чехами оказались даже некоторые связисты Советской армии и работники связи, наспех привезенные из СССР, чтобы взять под контроль всю систему связи в стране. По данным КГБ, на 8 сентября 1968 г. был убит 61 советский военнослужащий, из них 11 офицеров; ранено 232 человека, выведены из строя 1 танк, 1 вертолет, 1 самолет и 43 машины и бронетранспортера.

Но постепенно пришло понимание, что возврата к «Пражской весне» нет и не будет. Более предприимчивые, не обременённые семейными связями воспользовались все еще не совсем опущенным «железным занавесом» и эмигрировали. Для оставшихся начались «проверки» на лояльность к советской модели социализма. Первым обязательным вопросом проверочных комиссий был: «Каково ваше отношение к вводу войск». Чешское общество разделилось. Те, кто хотели дальше работать по специальности и не сделать из своих детей бесперспективных граждан второго сорта, которым будет закрыт доступ в вузы (таких было большинство), вынуждены были активно и демонстративно покаяться в своих ошибочных симпатиях к «Пражской весне». Доказательством лояльности стало, например, вступление в Союз чехословацко-советской дружбы. Даже кумир публики певец Карел Готт, ученик русского эмигранта профессора консерватории Константина Каренина, постриг длинные волосы и поехал на гастроли в СССР. Но в порядочном обществе таких действий стеснялись и считали демонстрацию лояльности СССР дефектом характера. В январе 1969 г. чешский студент Ян Палах сжег себя в центре Праги в знак протеста против советской агрессии.

Люди попроще и более практически ориентированные начали покупать у советских солдат дешевый бензин и бытовую электронику. Любовь к русским сменилась на презрительное отношение к оккупантам, а на место симпатии пришла прагматическая расчетливость. Чехословакия из самой дружественной в отношении русских людей страны превратилась в одну из самых русофобских.

Большая часть русского общества в СССР отнеслась к этим событиям равнодушно и с апатией. Образованные классы, веровавшие в демократизацию социализма и надеявшиеся на трансформацию режима, оказались неспособны на открытый протест. Исключением оказались семь правозащитников (Константин Бабицкий, Лариса Богораз, Наталия Горбаневская, Вадим Делоне, Владимир Дремлюга, Павел Литвинов, Владимир Файнберг). 25 августа 1968 г. они вышли на Красную площадь к Лобному месту и развернули лозунги: «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия» (на чешском языке), «Позор оккупантам», «Руки прочь от ЧССР», «За вашу и нашу свободу». Они были арестованы КГБ прежде, чем публика успела прочесть содержание плакатов. Поэт Евгений Евтушенко направил телеграмму в Кремль с выражением несогласия. Большинство «подписантов», однако, не протестовало. Научная и литературно-художественная интеллигенция боялась связываться с властями.

Студенчество также оставалось в массе пассивным, хотя часть студентов была возмущена и потрясена. По закрытым каналам партийной пропаганды и КГБ распространялась информация о «сионистском заговоре» в Чехословакии и о том, что вторжение якобы спасло эту страну от натовской оккупации. Но в убеждении думающей молодежи эти «концепции» не помогали. Многие молодые люди тогда, в 1968 г. впервые почувствовали отвращение к режиму, сотворившему такое беззаконие, и, подобно В. Набокову в 1939 г., говорили власти: «Отвяжись, я тебя умоляю». Сотрудничество с коммунистической властью, служение ей, карьера стали для таких «детей 21 августа» делом нравственно невозможным, эстетически отвратительным. Таких юношей и девушек было немного, но они были и в Москве, и в Петербурге, и в Новосибирске. Они узнавали друг друга по одной-двум фразам и старались быть вместе.

Многие «левые» не только разуверились в марксизме и коммунизме, но и объявили Россию «страной рабов». Часть из них ушла во внутреннюю эмиграцию – отошла от политико-общественного движения, сосредоточилась на работе и частной жизни. Один из участников студенческого движения 1956 г. Игорь Дедков записал в своем дневнике: «Чешский студент сжег себя. Вчера он умер. Наши радио и газеты молчат. Говорят о чем угодно, только не о Чехословакии. Все, что мы пишем, бессмысленно: бездарное, трусливое актерство. И лакейство. И проституция». В университетах некоторые студенты тайно зажигали свечи и молча пили за упокой Палаха.