Николай Троицкий - Александр I и Наполеон

Такие авторитеты, как английский фельдмаршал А. Веллингтон и русский партизан Денис Давыдов, считали, что Наполеон мог избежать катастрофы, если бы ушел из Москвы хотя бы двумя, а еще лучше тремя-четырьмя неделями раньше, как только начался московский пожар. Тогда, с одной стороны, Кутузов не успел бы подготовиться к контрнаступлению, а с другой, холода не успели бы настигнуть французов раньше Смоленска или даже Березины. Но в том-то и дело, что, заняв Москву, Наполеон, по крайней мере, в первые три недели не мог уйти: он ждал от Александра согласия на мир, трижды «великодушно» предложенный царю из Москвы.

Когда стало ясно, что царь не ответит, Наполеон занервничал. Он приказал искать в московских архивах документы о Е.И. Пугачеве, чтобы использовать их для возбуждения русских крестьян против русского же дворянства, обдумывал такую акцию и колебался. 20 декабря 1812 г. на заседании французского Сената он так объяснит свою позицию: «Я мог бы поднять против нее (России. — Н.Т. ) большую часть ее собственного населения, провозгласив освобождение рабов <���…> Но когда я узнал грубость нравов этого многочисленного класса русского народа, то отказался от этой меры, которая обрекла бы множество семейств на смерть, разграбление и самые страшные муки». Говоря словами Е.В. Тарле, Наполеон не захотел «разнуздать стихию народного бунта», после чего «не с кем» было бы заключить мирный договор. Ради сохранения возможности договориться с императором Александром император Наполеон после некоторых колебаний отказался от того, на что не колеблясь пошел бы генерал Бонапарт.

Разумеется, дело не только в том, что бывший генерал революции стал монархом, названным братом таких китов феодальной реакции, как Александр I, Франц I, Фридрих Вильгельм III, зятем второго из них и даже племянником Людовика XVI. Польских крестьян освобождал в 1807 г. тоже монарх, а не генерал. Но в России он не ожидал, что «рабы», лишенные у себя на родине всяких прав, поднимутся против него на Отечественную войну. Просчет Наполеона состоял в том, что он, верно определив «рабскую» степень юридической и материальной придавленности русских крестьян, преувеличил их духовную, нравственную отсталость, посчитав, что они столь же косны, темны, сколь и бесправны. Это заблуждение Наполеона неудивительно. Так судили на Западе о русских крестьянах и более передовые умы, например великий социалист А. Сен-Симон, полагавший, что «в России крестьяне так же невежественны, как и их лошади» [112] Сен-Симон А. Избр. соч. М., Л., 1948. T. 1. С. 125. . Между тем именно патриотический подъем крестьянских масс, приумноживший силу русской армии, главным образом и погубил Наполеона.

Пока Наполеон, вопреки своему обыкновению, бездействовал в Москве, Кутузов успел подготовиться к контрнаступлению. Оставив Москву, фельдмаршал четыре дня демонстрировал перед французами видимость отступления по Рязанской дороге, а на пятый день скрытно повернул на Калужскую дорогу и 21 сентября расположился лагерем у с. Тарутино, в 80 км юго-западнее Москвы. Знаменитый тарутинский марш-маневр Кутузова позволил ему прикрыть Калугу и Тулу, откуда шли русские резервы вооружений и продовольствия, и поставить под угрозу главную коммуникацию французов Москва — Смоленск. Тарутинский лагерь стал базой подготовки русского контрнаступления. Уже через две недели Кутузов собрал здесь против 116 тыс. солдат у Наполеона более чем вдвое превосходящие силы регулярных войск, казаков и народного ополчения — 240 тыс. человек. Тем временем вокруг Москвы заполыхала губительная для французов партизанская война.

7 октября Наполеон оставил, наконец, Москву и повел «Великую армию» восвояси. Уходя, он приказал взорвать Кремль — очевидно, в отместку москвичам за их патриотическое «самосожжение» и Александру I за то, что царь отверг все его мирные призывы. Этот приказ — пожалуй, самый варварский из всех приказов Наполеона, — осужден даже во французских источниках. Друг семьи Наполеона герцогиня Л. д'Абрантес возмущалась: взрыв Кремля должен «показать нас варварами, более первобытных скифов». К счастью, дождь подмочил фитили или их загасили русские патриоты. Было разрушено только здание Арсенала.

Из Москвы Наполеон пошел на Калугу — с намерением отойти к Смоленску не по старой, разоренной дотла, можайской дороге, а по новой, калужской. Он рассчитывал скрытно обойти Кутузова или отбросить его, если тот преградит ему путь. Но фортуна уже отвернулась от Наполеона: не удалось ему ни то, ни другое. Партизан А.Н. Сеславин на четвертый день марша «Великой армии» обнаружил ее колонны, и вовремя предупрежденный об этом Кутузов успел преградить французам путь на Калугу у г. Малоярославца. Здесь 12 октября разгорелась ожесточенная битва — третья по масштабам за всю войну после Смоленска и Бородина, а по значению даже вторая, вслед за Бородином. Город 8 раз переходил из рук в руки и в конце концов остался у французов; но Кутузов, отступив на 2,5 км к югу, занял там новую позицию, по-прежнему заслоняя собой Калужский тракт. Наполеон оказался перед выбором: или атаковать Кутузова, чтобы прорваться в Калугу, или уходить к Смоленску по разоренной дороге через Можайск. Подсчитав силы и взвесив шансы, Наполеон выбрал отступление.

Так впервые в жизни Наполеон сам отказался от генеральной битвы. Впервые в жизни он добровольно повернулся спиной к противнику, перешел из позиции преследователя в позицию преследуемого. Е.В. Тарле справедливо заключал, что истинное отступление «Великой армии» началось не 7 октября, когда Наполеон вывел ее из Москвы и повел на Калугу, а 13 октября, когда он отказался от Калуги и пошел к Можайску, на старую смоленскую дорогу…

Отступление французов по старой смоленской дороге от Малоярославца к Неману с 13 октября по 2 декабря 1812 г. было для них сплошным бедствием. Дорога представляла собой выжженную пустыню, где, по словам генерала Д.П. Неверовского, «даже кошки нельзя было сыскать». Поживиться где-либо и хоть чем-нибудь на такой дороге французы не могли. Свернуть же с нее им было некуда: всюду их ждала смерть от рук казаков, партизан, крестьян. Буквально «облепленная», по выражению Дениса Давыдова, партизанскими и казачьими отрядами, «Великая армия» с первых же дней отступления от Малоярославца начала страдать от голода и бескормицы. Бичом армии стал массовый падеж лошадей. Кавалерия превращалась в пехоту. Из-за недостатка лошадей приходилось бросать пушки. Артиллерия тоже превращалась в пехоту. И все терзались муками голода. Еще до Смоленска голод принял столь катастрофические размеры, что французы, по рассказам русских очевидцев, случалось, «жарили и ели трупы своих товарищей» [113] «Вчерась, — писал Кутузов жене 28 октября 1812 г., — нашли в лесу двух (французов), которые жарят и едят третьего своего товарища». .