Сергей Сергеев - «Хозяева» против «наемников»

Т. е. почти за двести лет (во всяком случае, начиная с времен Елизаветы Петровны) количество немцев в «высших сферах» принципиально не уменьшилось . Не этим ли объясняется фактический крах «борьбы с немецким засильем» во всех областях российской жизни? Некоторые ее очевидцы думали именно так: «…вопрос о германском влиянии в довоенной России был настолько вопиющ, что с началом войны с Германией в 1914 г. из чувства национального самосохранения этому, можно сказать прямому вмешательству в русские дела соседнего, ныне враждебного, государства надо было как — то положить конец. По логике вещей, германскую чистку надо было начинать сверху, но ввиду той громадной роли, которую играли люди, так или иначе связанные с Германией в высшей петербургской бюрократии, это было совершенно немыслимо » [193].

Нельзя не согласиться с мнением современного историка о том, что нерешенность «немецкого вопроса» стала «одной из причин Февральской революции, в ходе которой большое значение имела антинемецкая риторика» [194]. Последнюю активно использовали оппозиционные самодержавию (и союзные между собой) группировки: придворная, во главе с великим князем Николаем Николаевичем (начальник его штаба генерал Н. Н. Янушкевич, Главноуправляющий землеустройства и земледелия А. В. Кривошеин и др.) [195]и политически — промышленная во главе с А. И. Гучковым, который контролировал значительную часть «немцеедской» прессы («Голос Москвы» и отчасти «Новое время» и «Вечернее время»). Похоже, что эти круги сознательно разжигали и провоцировали массовую антинемецкую истерию и шпиономанию, с целью дестабилизировать ситуацию в стране и на волне хаоса прийти к власти. Во всяком случае, новейшее исследование О. Р. Айрапетова о причинах немецкого погрома в Москве в мае 1915 г. дает серьезные основания для того, чтобы считать последний «репетицией февральского переворота 1917 г.» [196]. Сам же этот погром видимо нужно признать самым «горячим» эпизодом в истории внутрироссийского русско — немецкого этноконфликта: погибло пять лиц «австро — немецкой национальности» (четверо из них — женщины) и 12 погромщиков (в результате стрельбы, открытой войсками) [197].

Конечно, одними провокациями оппозиционеров массовую низовую германофобию, особенно обострившуюся с 1915 г., не объяснишь. Совершенно очевидно, что немцы стали лишь временным громоотводом для стремительно растущего народного недовольства всей социально — политической системой императорской России и, в первую очередь, ее властной верхушкой. Военные поражения, рост цен, ухудшение продовольственного положения быстро радикализировали настроения низших социальных слоев. Но язык для выражения народного недовольства явно заимствовался из словаря элитного «немцеедства».

В апреле 1915 г. донесения агентов московской полиции свидетельствовали: «в народе складывалось убеждение, что победы достигнет не правительство, а народ своими собственными усилиями и после войны посчитается с правительством за ту кровь, которая напрасно пролилась, благодаря его потворству немцам» [198]. После майского погрома в рабочей среде говорили, что в нем виновата полиция и администрация, но обе они были лишь «слепым орудием так называемой «партии мира», членами которой состоят особо высокопоставленные лица, преимущественно немецкого происхождения, из придворных и весьма влиятельных кругов». Многие вообще считали, «что немцев следует бить и что разгромы фабрик и заводов — дело хорошее <���…> надо было фирмы отобрать в казну, а немцев из Москвы выгнать». В некоторых группах чернорабочих велись речи о необходимости сменить правительство как «онемечившееся» [199]. В солдатских письмах 1916 г. можно было прочесть, например, такое: «Слышал, конечно, что погибли 2 русских корпуса под Кенигсбергом <���…> А почему? Потому, что нами командуют немцы, полно их везде <���…> Они же нас направляют на пули и штыки своих соотечественников, но с таким расчетом, чтобы мы потерпели аварию. <���…> А на внутренность государства поглядишь: здесь стоят 2 партии, на верху которых — буржуазия, дворянство и немцы, а на второй — мещане и крестьяне ». Автор другого письма выражал сожаление, что «мы воюем с немцами, но все наши правители — немцы» [200]. Летом 1915 г. по стране циркулировали активные слухи о всероссийском немецком погроме, их зафиксировали жандармские управления в Петрограде, Одессе, Казани, Харькове, Архангельске, Киеве, Владивостоке, Иркутске, Терской области. (Любопытно, что нет таких данных по сельским районам Саратовской губернии, где в изобилии жили потенциальные жертвы погрома — немецкие колонисты, очевидно, что крестьян, в отличие от солдат и рабочих, живших гораздо дальше от политических страстей элиты, немецкая тема не захватывала столь сильно).

Одним из лозунгов Февральской революции был: «Долой правительство! Долой немку [т. е императрицу]!». В ее первые дни происходили массовые расправы солдат с офицерами, носившими немецкие фамилии. В письмах того времени февральские события нередко объяснялись как свержение «немецкого засилья»: один солдат поздравлял своего адресата с «новым Русским, а не с немецким правительством Штюрмеров, Фредериксов, Шнейдеров» и поясняет, что «никто за старое правительство не стоял из солдат, все перешли на сторону нового». Типичным для революционных акций была фраза: «Везде правили нами немцы, но теперь не то» [201].

Можно сказать, что русский дворянский «антинемецкий» дискурс наконец — то «овладел массами». Давняя мечта дворян — националистов, подхваченная националистами из промышленного класса и интеллигенции, сбылась: «немецкая партия» была отстранена от участия во власти. Но это стало возможным только после падения самодержавия. Что совершенно естественно: немецкие дворяне, «императорские мамелюки», служившие Романовым, а не России, были «нервом политической системы Российской империи», «несущей опорой старого порядка» [202], вот почему, несмотря на все «русификации», их положение оставалось, по сути, неизменным. Но для элитных националистов эта победа оказалась пирровой. Ибо «народ», с которым они имели так мало общего в социальном и культурном отношении, их воспринимал (судя по цитированному выше солдатскому письму) как органическую часть той же «немецкой партии»…

Подробнее о рождении русского национализма из духа дворянской оппозиции самодержавию см.: Сергеев Сергей . Дворянство как идеолог и могильщик русского нациостроительства // Вопросы национализма. 2010. № 1. С. 33–35.

См.: Андреева Н. С. Прибалтийские немцы и российская правительственная политика в начале XX века. СПб., 2008. С. 42.