Ирвинг Финкель - Ковчег до Ноя: от Междуречья до Арарата

Ту же роль гора Джуди играла в местной христианской традиции. На вершине Джуди-дага ранее стоял древний несторианский монастырь, о чем можно узнать из следующего замечательного описания, сделанного Гертрудой Белл [166]в 1911 г. В этом описании мне, однако, совершенно непонятно, откуда у нее взялись «вавилонские» свидетельства, на которые она столь небрежно ссылается:

Вавилоняне, а после них несториане [167]и мусульмане считали, что Ноев ковчег, когда вода начала убывать, остановился не на горе Арарат, а на Джуди-даге. Я тоже так думаю, после того как совершила туда паломничество и увидела то, что описываю ниже […] Итак, мы подошли к Ноеву ковчегу, который сидел на мели в окружении алых тюльпанов. Когда-то здесь, на вершине горы Джуди, стоял знаменитый несторианский монастырь Ковчега, но он был разрушен ударом молнии в 766 г. от Р. Х. На его развалинах, как говорит Кас Маттаи [168], мусульмане воздвигли святилище, которое тоже впоследствии разрушилось. В один из летних дней христиане, мусульмане и иудеи поднимаются на гору с приношениями пророку Ною. То, что они видят на самой вершине холма, представляет собой несколько помещений без крыши, грубо сложенных из необтесанных камней без какого-либо связующего раствора. Между стенами положены бревна и ветки, на которые можно набросить подобие крыши из тканей – это делается перед ежегодным праздником Сефинет Неби Нух, т. е. «корабля пророка Ноя» [132].

Тот факт, что в разных религиях в течение длительного времени Джуди-даг считался горой, где Ковчег пристал к суше, дает основания предположить, что это убеждение имеет месопотамские корни и не связано с распространением христианства.

В 697 г. до Р. Х., через четыре года после своей безуспешной попытки взять Иерусалим (и за сто с лишним лет до того, как Навуходоносор в этом преуспел), ассирийский царь Синаххериб (годы правления 705–681 до Р. Х.) снова отправился в поход, на этот раз на север, в соседнюю страну Урарту. Его целью было навести там порядок в конгломерате маленьких местных царьков – ассирийским царям часто приходилось этим заниматься. Они разбили лагерь, как он сам нам сообщает, у подножия горы Нипур [135]. Нам достоверно известно, что название Нипур соответствует горе Джуди, потому что, возвращаясь через это же место после успешного завершения описываемой кампании, Синаххериб велел выбить клинописью прямо в скале хронику своих побед, восхваляя себя самого и мощь ассирийского бога Ашшура. Эта наскальная летопись сохранилась там до сих пор:

Вершина Джуди-дага (фотография Гертруды Белл 1909 г.)

В пятом моем походе жители города Тумурри, города Шарум, города Эзама, города Кибшу, города Хальгидда, города Куа, города Кана, чьи жилища, подобно гнезду орла, первой среди птиц, устроены были на вершине горы Нипур, горы неприступной, не склонились под мое ярмо. Я разбил лагерь у подножия горы Нипур… [169]

Синаххериб не просто передвигался со своим войском во время этой кампании, как до него царь Ашшурнацирпал II; он принимал в ней личное активное участие. Он так хотел добраться до самой вершины горы, что в какой-то момент спрыгнул с паланкина, в котором его несли, и продолжил трудный путь пешком:

Словно могучий тур, с отборными войсками моей гвардии и беспощадными воинами моими я во главе их встал. Ущелья, водопады, крутые обрывы гор на носилках я преодолел, места, трудные для носилок, я прошел пешком, подобно горному козлу, по вершинам и хребтам их. Там, где уставали колени мои, я садился на горные камни и пил воду из бурдюка ради утоления жажды.

В Британском музее есть фрагмент скульптуры, изображающей Синаххериба, взбирающегося по крутой горной тропинке и поддерживаемого сзади крепким оруженосцем. Что было на уме у Синаххериба, когда он взбирался на гору Нипур?

Царь Синаххериб поднимается в гору. Фрагмент барельефа из царского дворца в Ниневии

Может быть, и не надо так удивляться воодушевлению полководца во время успешной кампании, но здесь явно имелось в виду что-то более важное. Например, Синаххериб мог услышать какие-то местные рассказы о Ковчеге и об этой конкретной горе…

Синаххериб, разумеется, с детства знал историю о Потопе, скорее всего в ассирийской версии, где горой Ковчега считалась гора Ницир. Он, должно быть, часто размышлял о том, что за зверей собрал Утнапишти в своем Ковчеге; уже взрослым человеком этот могучий царь завел в Ниневии зверинец, куда из разных стран привозились редкие животные. Часто удивляются большому количеству (восемь или девять) клинописных панелей в наскальной летописи царя Синаххериба, при том что результаты именно этой кампании были довольно скромными; но, по-видимому, она была для него важнее, чем простые военные маневры. Возможно, местное население, обитавшее вокруг Джуди-дага, много рассказывало о Ковчеге – мы знаем, что местные всегда очень убедительно рекламируют свои достопримечательности, – так что каждый из проходивших этим путем ассирийских солдат купил здесь по паре амулетов, показать жене по возвращении. Синаххериб вполне мог попытаться лично проверить эти рассказы, пока стоял там лагерем.

Можно, конечно, на все эти предположения ответить, что Синаххериб здесь ничего не говорит о поисках Ковчега – точно так же, как его предшественник Ашшурнацирпал II по поводу горы Ницир. Разумеется, если царь не нашел там ничего, то и в его официальной хронике ничего об этом не сказано; тем не менее я хотел бы предъявить господам присяжным следующие два свидетельства:

Свидетельство А: немного магии

В одном клинописном заговоре предупреждается, что на вершине горы не всегда можно обнаружить ковчег. По типу почерка этот заговор можно датировать примерно 700 г. до Р. Х.; с его помощью отгонялись суккубы (лилиту) – призраки-соблазнительницы, являющиеся своим жертвам в ночных кошмарах:

О лилиту! Будь заклята Землей Широкой,

Семерыми, рожденными богом Эа!

Заклинаю тебя мудрым и прекрасным богом,

Шамашем, Господом вселенной!

Как мертвый забыл жизнь,

(Как) высокая гора забыла ковчег,

(Как) очаг странника забыл своего странника, —

(Так ты) покинь меня, мне не являйся! [134]

Для совершения магического действия здесь перечисляются примеры невосстановимого разделения: жизнь забывается тем, кто умер; тлеющие угольки, оставленные в домашней печи ушедшим путником, тухнут и остывают навсегда. Известно много месопотамских заклинаний, основанных на этом принципе; но появление Ковчега (eleppu) в приведенном примере – случай единичный. Мне кажется, он говорит не только о знакомстве с темой «Ковчег на горе», но и о том, что больше его на этой горе нет, а значит – кто-то надеялся его там увидеть. Я предполагаю, что использование этого мотива в заговоре есть результат повсеместно распространившихся слухов и споров о какой-то неудачной поисковой экспедиции, предпринятой ассирийским царем. В конце концов, если бы Синаххериб действительно что-то нашел, об этом знало бы все его войско, а по возвращении – весь его двор, вся столица, а вскоре и вся империя.