Ирвинг Финкель - Ковчег до Ноя: от Междуречья до Арарата

Свидетельство Б: прочная репутация

Коварной осадой Иерусалима в 701 г. до Р. Х. и последовавшей расплатой за нее Синаххериб заслужил немало посмертных комментариев в Вавилонском Талмуде (начало первого тысячелетия от Р. Х.). В одном из них мы видим Синаххериба вернувшимся из похода и дающим обет перед доской от Ноева ковчега:

После этого он ушел, и в ином месте нашел доску от Ноева ковчега. «Должно быть, Ты могучий Бог, раз Ты спас Ноя от потопа», – сказал он. «Если Ты поможешь мне в ближайшем сражении, я принесу Тебе в жертву двух моих сыновей», – такой обет он дал. Но сыновья его слышали это, и они убили его, как об этом написано, и произошло это, когда он поклонялся в храме своего бога Нисроха, – сыновья его Адрамелех и Шарецер поразили его мечом.

В приведенном отрывке комментируется сведение об убийстве Синаххериба сыновьями и их последующем бегстве на гору Арарат, приведенное в Четвертой книге Царств [171]; факт убийства подтверждается современными событию ассирийскими источниками [136]. Вполне естественно, что это убийство оказалось в центре внимания еврейских текстов, осуждающих Синаххериба; маловероятно, однако, что сюжет с доской от Ковчега не восходит к какой-то древней традиции, а выдуман на пустом месте через много столетий после описываемых событий. Вероятно, где-то были предприняты поиски Ковчега, и Синаххериб вернулся с каким-то куском дерева, и рассказ об этом затем начали повторять в историях о великом ассирийском царе. Во всяком случае, интерес Синаххериба к истории о Ковчеге был, конечно, привит ему еще в детском возрасте наставниками.

Занимаясь сравнением различных историй о Потопе, не следует забывать о Бероссе, вавилонском жреце III века до Р. Х., который тоже сообщает нам много полезного. Фрагменты его сочинений, сохранившиеся в виде цитат в составе более поздних текстов Полигистора и Абидена [172], можно считать отражением бытовавших в его время разговоров и историй, в том числе и о Горе Ковчега.

Он [Ксисутр] также сказал им, что место, в котором они находились, располагается в Армении. Они поняли всё это; они принесли жертвы богам и пошли пешком в Вавилонию. В наше время только маленькая часть корабля, остановившегося в Армении, остается лежать в Кордуйских горах в Армении, и некоторые ходят туда, соскабливают асфальт и держат его как талисман для удачи.

Версия Полигистора представляется мне попыткой объединить две различные традиции – северную армянскую (область за Урарту) и южную курдскую (Кордуйские горы, главной вершиной которых в то время, возможно, уже считалась гора Джуди).

В передаче Абидена сообщение Беросса оказывается гораздо короче:

Судно же его осталось там, в Армении, и местные жители используют кусочки дерева от него в качестве амулетов для заклинаний.

Удивительно, как мало здесь сказано о Ковчеге и сколь большое внимание уделено при этом коммерческому фактору. Очевидно, с незапамятных времен в описываемых местах процветала интенсивная торговля кусочками Ковчега в качестве мощных амулетов – ранний пример постоянного и жадного интереса человечества ко всякого рода реликвиям, от частиц Истинного Креста до мощей святых. Мы сразу представляем себе ряды сувенирных палаток вдоль дорожек по предгорьям, с выставленными на продажу щепками и кусочками битума. Давным-давно предок кого-то из этих торговцев снабдил Синаххериба основательным куском доски, соответствующим его царскому званию. Еще одна иллюстрация неизменности человеческой природы!

На данном этапе нашего путешествия мы можем сделать несколько выводов:

1. В древности место остановки Ковчега ощущалось религиозной и культурной «иконой», почитание которой простиралось поверх как географических, так и религиозных границ, Наши современные аналогии плохо работают в этой вневременной области.

2. Тогда, как и сейчас, подобные памятные места обладали религиозной или магической силой, зачастую имевшей также и коммерческие последствия.

3. Они всегда притягивали к себе паломников, туристов и больных.

4. Между «настоящим» местом и любым количеством его «ложных» конкурентов всегда находились ясно различимые отличия в пользу первого.

5. Появление такого «конкурента» иногда провоцировало реакцию со стороны «оригинала».

Из всего этого следует, что нам незачем пытаться примирить между собой разные традиции относительно местоположения Горы Ковчега; мы просто должны понимать, что они собой представляют [137].

Самая древняя доступная нам информация содержится на Вавилонской карте мира и в сопутствующих ей надписях и текстах. Эта информация отражает идеи и представления начала второго тысячелетия до Р. Х., т е. на тысячу лет более древние, чем сама табличка. Согласно этим представлениям, Ковчег пристал к земле на чрезвычайно удаленной гигантской горе, расположенной далеко за страной Урарту, на противоположном берегу Океана, окружающего обитаемую землю, и далеко за пределами человеческого знания. Иными словами, чтобы найти Ковчег, надо пересечь всю область Урарту и продолжить в том же направлении, в некотором смысле в бесконечную даль. Эта концепция господствовала в течение долгого времени, начиная самое позднее с XVIII века до Р. Х., и мы почти наверняка имели бы ее явное выражение, если бы из той эпохи до нас дошел полный клинописный рассказ о Потопе ( Табличка Ковчега является лишь его частью).

В рамках описанной концепции нетрудно понять, почему Агри-даг в северо-восточной Турции [173]стал именно той горой: он расположен на правильном месте и в правильном направлении от северного Урарту, имеет уникальные геологические характеристики и весьма правдоподобный вид для того, чтобы играть роль Горы Ковчега. Причем, в отличие от эфирных далей первоначальной концепции, он вполне достижим, хорошо видим – и на него даже можно подняться. Эта трансформация, если даже она изначально не обязана библейскому рассказу, была им подтверждена и укреплена; в результате все более ранние традиции отодвинулись на второй план, и сегодня Горой Ковчега определенно считают гору Арарат.

Результатом перехода от первоначального «где-то за Урарту» к более близкому «где-то в Урарту» стала непрерывно продолжающаяся с того времени традиция, укоренившаяся в культуре благодаря множеству образов и описаний у разных авторов и в некотором смысле господствующая и сегодня.

В первой половине первого тысячелетия до Р. Х. в Ассирии, по неизвестным нам (и, возможно, нескольким разным) причинам, роль Горы Ковчега была передана горе Ницир.