Наталья Павлищева - София Палеолог. Первый кинороман о первой русской царице

Для замужней женщины княжеского и боярского круга страх покрыть себя вечным позором из-за развода, если вдруг тайна откроется или, пуще того, дите родится, был столь велик, что об изменах мужу не думали. Девка еще по глупости да молодости могла согрешить, но замужняя женщина не рисковала, понимая, что лучшим выходом после того будет лишь монастырь, да и там от позора не отмоешься.

София быстро поняла, что никакие разговоры о любовных интригах с окружающими невозможны. Может, для них и существовала страсть не к своему, а к чужому мужу, но это либо была платоническая любовь на расстоянии, либо скрывалась так тщательно, что и ближайшая подруга редко знала о грехе.

Молодые боярышни бойко стреляли глазами из-под темных ресниц и улыбались как-то смущенно и зовущее одновременно, но София уже поняла, что это только видимость, редко какая перешагивала запретную черту, обычно все призывными взорами и заканчивалось. Даже боярышня не могла позволить себе оказаться «порченой» невестой, это означало бы поставить себя в зависимость от мужа (даже если простит и не отправит в монастырь) на всю жизнь. Окажись он у женки не первым, мужу будет чем попрекнуть ее при случае. Потому бушевавшие в молодых телах страстные желания оставались желаниями. Холопки в любви были вольней своих хозяек.

Будь у молодой княгини несколько иной характер, ей пришлось бы совсем плохо, почти монастырская строгость отношений могла довести до отчаяния, например, Лауру или любую другую из римских приятельниц Софии. Однажды подумалось: а как Андреас? Брат наверняка не ограничился бы девками-прислужницами, хотя и были те хороши собой, и на ласки господ падки, царевичу непременно понадобилась бы какая-нибудь бойкая боярышня и Андреаса не остановил страх перед разоблачением. Оставалось порадоваться, что брат далеко в Риме.

Сначала аскетическая скромность поведения окружающих женщин, да и мужчин Софии понравилась, это действительно пахло чистотой (думать о дворовых девках, ублажавших мужей вместо их жен, не хотелось), но потом стало скучно.

Однажды она приказала открыть сундук с римскими еще нарядами. В самом Риме было их немного, все же содержание у детей Фомы Палеолога не позволяло одеваться богато, но, когда уезжала в Москву, для путешествия по всей Европе сшили или переделали под нее немало платьев. Товар следовало показать лицом не только в Москве, но и во всех городах, которые проезжали. Дюжина богатых платьев у Софии имелась, только куда их здесь девать?

Все же приказала разложить по постели и лавкам, стояла, любуясь. Нарядилась в одно из них, в котором была на празднике в Нюрнберге, пурпурное платье с бархатной накидкой, отделанное горностаем. Пурпур издревле цвет правителей, потому София считала себя вправе носить его, еще не будучи московской правительницей, ведь в ней текла императорская кровь.

В Нюрнберге в ее честь устроили праздник с танцами и рыцарский турнир. Памятуя, что знатной даме, особенно невесте, не к лицу танцевать на виду у чужих, София (тогда еще Зоя) сослалась на нездоровье и сидела, с завистью глядя, как двигаются в танце ее придворные дамы. Как ей хотелось выйти в этот круг, поднять руки, звеня великолепными браслетами, особенно массивным золотым с огромным камнем – подарком будущего супруга!

А во время турнира не удержалась – подарила первому из победителей золотое кольцо, сняв его со своего пальца. В этом не было ничего необычного, рыцарь защищал ее цвет – пурпурный – и ни на что не претендовал, но первым возмутился епископ Бонумбре:

– Вы с ума сошли, царевна?! Дарить свое кольцо – значит обручиться, а вы уже обручены с правителем Московии. Я не удивлюсь, если послы немедленно уедут обратно, оставив вас посреди Нюрнберга глотать слезы.

София тогда ужаснулась сама себе: как же она могла не подумать, что только замужняя дама может дарить что-то победителю? Или не обрученная ни с кем девушка.

Попросила Настену позвать дьяка Мамырева, сбивчиво объясняла ему, что не хотела ничего дурного, что поняла ошибку и больше никому ничего дарить не станет. По тому, как коротко кивнул дьяк, она поняла, что московиты действительно недовольны и могли отказаться от невесты из-за неподобающего поведения.

Ей бы запомнить, что один неверный, глупый шаг может испортить судьбу, но продолжившееся путешествие, приветствия и подарки (например, нюрнбергские женщины вручили ей бочонок вина и двадцать коробок с самыми разными сладостями!), множество новых лиц и всеобщие уважение и восхищение затмили этот случай, урок из него София так и не извлекла.

И вот теперь она стояла в своем пурпурном наряде, никому не нужная во всей царственной красоте.

Но полюбоваться нашлось кому – к великой княгине пришли племянницы боярина Холмского Анна и Феодосия. Увидев алый бархат и множество украшений, ахнули, принялись рассматривать, расспрашивать. София поворачивалась к ним то одним, то другим боком, алея не столько от жары, сколько от удовольствия, объясняла, что носят в Риме. Проявленный интерес боярышень убедил ее, что не стоит скрывать в сундуках свои наряды, сначала можно надевать их вот так, для подруг, а потом и в свет выйти. Будет же тепло в этой Москве!

В следующий раз сестры привели с собой страшно смущавшуюся подружку – Прасковью Беклемишеву.

Снова рассматривали наряды, слушали объяснения великой княгини. Наконец, София предложила примерить на себя эту красоту. Первой на уговоры поддалась Прасковья. Ей очень шло золотистое платье, которое Лаура в Риме называла «нарядом для бочки». За подругой последовали и сестры. Теперь все трое отталкивали друг дружку, чтобы посмотреть в большое венецианское зеркало. Это было так необычно, особенно почти открытая грудь! Стыдливо прикрывая грудь руками, девушки недоверчиво ахали: в таком да на люди?!

Первая попытка представить себя римлянками закончилась простой примеркой. Но в следующий раз София принялась показывать разные фигуры в танце. Это было уж совсем необычно, но понравилось. Государыня учила своих подданных двигаться, поворачиваться, кланяться… Боярышни хихикали, но учились. Во-первых, это не на людях, во-вторых, учил не кто-то, а сама великая княгиня. С нее и первый спрос.

Девушки уже привыкли к полуобнаженной груди, необычным нарядам, непривычной вольности движений. Вместо степенности и скромности изящество и грация, вместо стеснительности разные ужимки.

Но танцевать без музыки неинтересно, и тогда на помощь пришел Розарио. Его лютня была при нем, а умение играть слуга пока не потерял. Девушки сначала страшно стеснялись чужого слугу, но когда к ним присоединились и приехавшие с Софией молодые римлянки и гречанки, веселье стало иным.