Борис Акунин - Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век

Языков и Лихачев со смертью своего покровителя лишились всякого влияния и в споре не участвовали; у третьего из недавних временщиков Василия Голицына были личные причины желать победы Милославских (об этих причинах рассказ впереди), но он, как человек осторожный, на прямой конфликт не шел. В этой ситуации все решила позиция патриарха Иоакима, а тот благожелательствовал царице Наталье Нарышкиной и Матвееву.

Патриарх повел дело так, что обвинить его в предвзятости было трудно. На сидении он спросил бояр и церковных иерархов, кому быть царем – Ивану или Петру. Большинство стали высказываться за Петра, но не все. Тогда Иоаким предложил обратиться к Земскому собору, заседавшему еще с января и до сих пор не завершившемуся. Возразить на такое предложение было нечего, а выборные люди, далекие от дворцовых интриг и, конечно, не желавшие иметь недееспособного самодержца, единодушно высказались за Петра. Мальчика усадили на престол, стали «подходить к его руке» и присягать. Его дед Кирилл Полуэктович Нарышкин и дядья, 23-летний Иван и 20-летний Афанасий, сразу вернулись ко двору и стали вести себя как правители, хотя дарованиями никто из них не блистал. Всем было ясно, что это продлится только до возвращения сильного человека Артамона Матвеева.

Тот находился не так далеко от Москвы. Некоторое время назад царь Федор снял с него тяжкие обвинения и позволил вернуться из дальней ссылки во внутреннюю Россию. За Артамоном Сергеевичем уже послали, он должен был прибыть со дня на день.

Милославские ожидали возвращения своего лютого врага с ужасом, но бесстрашие и решительность проявили не мужчины, а женщина – двадцатичетырехлетняя царевна Софья Алексеевна.

О царевне, доселе ничем не привлекавшей к себе внимания, заговорили после похорон царя Федора. Вопреки строгим установлениям церемониала она вдруг присоединилась к маленькому Петру, которому полагалось следовать за гробом предшественника в одиночестве, и громко зарыдала. Многие слышали, как Софья восклицала, что Федор «отошел со света отравою от врагов» и что Ивана обошли вопреки первородству. На следующий день она при свидетелях устроила царице Наталье сцену за то, что Петр ушел с погребения неприлично рано. Всё это были поступки удивительные и скандальные, но главная деятельность Софьи и ее сторонников разворачивалась негласно.

Они готовили заговор. Единственной силой, которая могла произвести переворот, были стрельцы, составлявшие основную часть столичного гарнизона. Их в Москве насчитывалось больше двадцати тысяч. Стрелец был, с одной стороны, человеком военным, а с другой – обычным горожанином, имевшим семью и ведшим собственное хозяйство или державшим торговлю. Таким образом, это была все та же «площадь», но только вооруженная и организованная.

Самым полезным и деятельным участником заговора стал князь Иван Хованский. Это был человек храбрый и бесшабашный, по прозвищу Тараруй («хвастун», «краснобай»). Он отлично умел разговаривать со стрельцами и пользовался у них большой популярностью. А кроме того, князь руководил Сыскным приказом, так что любые доносы о готовящемся мятеже попадали к нему же.

Взбаламутить стрельцов против высшей власти было трудно, но очень легко – против непосредственных начальников. Некоторые из них, как водится, прикарманивали жалованье и притесняли подчиненных. Глава Стрелецкого приказа восьмидесятилетний Юрий Долгорукий по старости и болезни почти отошел от дел, его замещал сын, заносчивый Михаил, которого стрельцы не любили.

И вот на четвертый день после смерти Федора, 30 апреля 1682 года, в Кремль вдруг нахлынула толпа стрелецких жалобщиков, которые вели себя совсем не по-просительски. Они не челобитствовали, а требовали наказать девять полковников.

Во дворце все были увлечены интригами, новая власть еще не сформировалась, стрелецкое возмущение застало всех врасплох, поэтому поступили самым легким и самым опасным образом: не разбираясь, взяли обвиненных начальников под арест.

Теперь бунтовщики почувствовали свою силу, к заводилам присоединилась вся стрелецкая масса. Требования стали еще более дерзкими. Стрельцы захотели, чтобы полковников наказали немедленно и взыскали с них все недоплаченное жалованье.

Нарышкины, которым приходилось принимать решения, совершенно растерялись. Полковников публично били батогами – до тех пор, пока стрельцы не скажут, что хватит. Так продолжалось день за днем. Худшего урона дисциплине и авторитету командиров невозможно было и представить.

Языкова и Лихачева, на которых стрельцы обижались за строгость, по первому же требованию смутьянов отправили в опалу.

Но мятежникам всё казалось мало. Они каждый день собирались, шумели, придумывали новые требования. Агенты Хованского и Софьи нашептывали им, что Нарышкины мягко стелят, пока не вернулся Матвеев, но когда боярин возьмет власть в свои руки, со всех бунтовщиков жестоко спросят.

Матвеева стрельцы уважали, но и боялись.

11 (по другим источникам 12) мая Артамон Сергеевич действительно явился в Москву и сразу же повел себя круто. Выговорил царице Наталье за то, что та слишком много воли дала своим неумным братьям, осудил потачки мятежникам.

Стрельцы немедленно об этом узнали. Некоторые испугались и отправили к боярину делегацию с хлебом-солью.

Софье и ее сообщникам стало ясно, что надо торопиться.

15 мая, в годовщину смерти царевича Дмитрия (беспорядки длились уже третью неделю), среди стрельцов вдруг разнесся страшный слух. По полкам ходили участники заговора, говорили: «Вы, стрельцы государевы, не знаете, что во царских полатах учинилася, утухла у нас звезда поднебесная, не стало болшаго брата государева царевича Ивана Алексеевича».

Ударил набат. Огромная вооруженная толпа ворвалась в Кремль, требуя показать Ивана Алексеевича – жив или нет.

Царица и патриарх вывели на крыльцо Ивана. Крикуны утихли. К ним спустились бояре, стали уговаривать разойтись. Может быть, уговоры и подействовали бы, но Михаил Долгорукий все испортил. Он накинулся на стрельцов с бранью, стал размахивать плетью и этим только разозлил их. Князя схватили, швырнули на подставленные копья, изрубили на куски. Теперь, когда пролилась кровь, обратной дороги не было.

Стрельцы бросились вверх по ступеням. Матвеева, который пытался их остановить, тоже «изрубили в мелочь». Разбежались по коридорам и покоям в поисках «изменников». Список таковых был приготовлен заговорщиками заранее, и стрельцы знали, кого ищут: Нарышкиных, Языкова, воеводу Григория Ромодановского (за строгости военного времени) и еще нескольких своих недругов. Очевидец событий пишет: «А в царских хоромах по всем ходили невежливо с ружьем и искали бояр казнить». Под горячую руку, обознавшись, убили вместо Афанасия Нарышкина похожего на него стольника Салтыкова. Разобрались – пошли извиняться перед отцом. Тот ответил: «Божья воля» – и правильно сделал. Потому что когда стрельцы пришли к старому Долгорукому извиняться за убийство сына Михаила, начальник Стрелецкого приказа сказал вслед уходящим что-то злое. Бунтовщики вернулись, зарубили старика и швырнули труп в навозную кучу.