Джаред Даймонд - Мир позавчера. Чему нас могут научить люди, до сих пор живущие в каменном веке

Одним из них является потребность последователей определенной религии демонстрировать некий надежный знак принадлежности к ней. Верующие проводят жизнь друг с другом и постоянно рассчитывают на взаимную поддержку в мире, где многие или большинство придерживаются других религий, могут быть враждебны к вашей или скептически относиться ко всем религиям вообще. Ваша безопасность, процветание и жизнь будут зависеть от того, правильно ли вы идентифицируете окружающих как своих единоверцев, и от вашей способности убедить их в том, что вам можно доверять так же, как вы доверяете им. Какие доказательства вашей и их приверженности надежны?

Надежным может быть лишь такое доказательство, которое никто не захочет и не сможет подделать ради какого-либо преимущества. Поэтому-то религиозные “знаки” всегда столь затратны: огромное количество времени, посвященного изучению и регулярному совершению ритуалов, молитвы, пение гимнов, паломничества; большие затраты ресурсов, включая деньги, дары, жертвенных животных; публичное исповедание невероятных с рациональной точки зрения верований, которые окружающие могут высмеять как глупость; публичное причинение себе болезненных постоянных телесных повреждений, в том числе кровавые порезы чувствительных частей тела, уродование гениталий, отсечение фаланг пальцев. Если вы видите, что некто демонстрирует столь ценные знаки, оставляющие последствия на всю жизнь, эти знаки убедят вас гораздо более эффективнее, чем если бы этот человек просто заявил: “Доверяй мне, я с тобой, я ношу правильную шляпу (хотя мог купить ее вчера по дешевке и могу выбросить завтра)”. По совершенно такой же причине, говорят биологи-эволюционисты, многие животные прибегают к столь же дорого обходящимся сигналам (вроде хвоста у павлина) — они заставляют других животных поверить тому или иному сигналу. Когда самец-павлин распускает свой роскошный хвост перед самкой, она может быть уверена, что самец, способный отрастить подобный хвост и выжить с ним, действительно обладает лучшими генами и лучше умеет находит пропитание, чем самец, лишь притворяющийся безупречным, но обладающий всего лишь маленьким хвостиком.

Интересным примером того, как религия поощряет групповую кооперацию и приверженность, служит показатель выживания американских общин. На протяжении всей истории Соединенных Штатов до настоящего времени люди экспериментировали, создавая сообщества, в которых могли бы жить рядом с теми, кто разделяет их идеалы. Некоторые из этих общин основаны на общности религиозных верований, другие имеют в основе нерелигиозные принципы; из последних многие возникли в 1960-1970-х годах. Однако все общины так или иначе подвергаются финансовому, практическому, социальному, сексуальному давлению и конкуренции со стороны других общин и внешнего мира в целом. В результате подавляющее большинство таких общин распадается, постепенно или мгновенно, еще при жизни их основателей. Например, в 1960-х годах одна моя приятельница основала общину в прекрасной, мирной, но глухой местности в северной Калифорнии. Однако постепенно в результате изоляции, скуки, личных трений и по другим причинам другие члены покинули общину, и в конце концов она осталась в одиночестве. Она все еще живет там, но теперь уже сама по себе, а не в общине.

Ричард Сосис проследил судьбы нескольких сотен религиозных и светских американских общин, основанных в XIX и начале XX века. Почти все они со временем распались, за исключением чрезвычайно успешных колоний религиозной группы, известной как гуттериты [19]: все двадцать колоний гуттеритов, попавших в выборку Сосиса, выжили. Однако 199 других общин, обследованных Сосисом, распались или вымерли, чему всегда предшествовала потеря веры в идеологию группы, а иногда и природные катаклизмы, смерть харизматичного лидера или враждебность окружающего населения. Однако вероятность распада была в четыре раза выше для светских общин, чем для религиозных. Несомненно, религиозная идеология гораздо эффективнее светской с точки зрения сплочения ее последователей; она не дает членам общины покинуть ее, даже когда это диктует здравый смысл, и позволяет устоять перед постоянными соблазнами, связанными, например, с общинной собственностью и риском злоупотреблений ею. Таким примером может служить Израиль, где существуют и религиозные, и светские (гораздо более многочисленные) кибуцы, и при этом первые из года в год оказываются более успешными, несмотря на высокую стоимость религиозных обычаев (например, воздержания от всякого труда один день в неделю).

Другим объяснением, которое я нахожу полезным для разрешения религиозного парадокса, представляется подход биолога-эволюциониста Дэвида Слоуна Уилсона. Он заметил, что религия служит для выделения группы людей, конкурирующей с другими группами, исповедующими другие религии. Самой простой мерой относительного успеха религии является число ее последователей. Почему в современном мире живет больше миллиарда католиков, около 14,000,000 иудеев и нет ни одного альбигойца-манихея (члена многочисленного в Средние века христианского течения, верившего в то, что мир представляет собой арену борьбы добрых и злых сверхъестественных сил)?

Согласно взглядам Уилсона, численность последователей религии зависит от баланса нескольких процессов, способствующих росту численности или ее сокращению. Число последователей растет за счет верующих, которые успешно воспитывают своих детей в своей вере, и за счет обращения приверженцев других религий и неверующих; оно снижается в результате смерти последователей и потери их за счет обращения в другие религии. На этом месте можно сделать паузу и сказать: “Это очевидно, ну и что? Как это должно помочь мне понять, почему католиков, верящих в воскресение Христа, больше, чем иудеев, которые в него не верят?” Преимущество подхода Уилсона заключается в том, что он позволяет исследовать отдельные эффекты религиозных верований и практики на различные процессы увеличения или уменьшения числа приверженцев. Некоторые выводы кажутся слишком прямолинейными, другие более сложны. Как оказывается, религии прибегают к различным стратегиям для достижения успеха.

Например, американская религиозная община шейкеров была некоторое время в XIX веке очень успешна, несмотря на то что требовала от своих членов безбрачия и тем самым лишалась самого распространенного способа увеличения своей численности — за счет воспитанных членами общины детей. Шейкеры добивались успеха исключительно благодаря тому, что на протяжении десятилетий привлекали новообращенных. Противоположным примером является иудаизм, просуществовавший несколько тысячелетий несмотря на то, что не искал новых приверженцев. Христианство и ислам, широко практиковавшие прозелитизм, имеют много больше последователей, чем иудаизм, что неудивительно, однако иудаизм сохраняется в силу других факторов, способствующих демографическому росту: относительно высокому уровню рождаемости, низкому уровню смертности (за исключением периодов преследований), поощрению образования, создающего экономические возможности, сильной взаимопомощи и незначительному числу обращений иудеев в другие религии. Что касается альбигойцев, их исчезновение лишь косвенно было следствием их веры в вечную борьбу сил добра и зла. Дело было не в том, что их верования мешали им заводить детей или были недостаточно убедительны, чтобы привлечь новых приверженцев; взгляды альбигойцев были неприемлемы для господствующей католической церкви, которая объявила крестовый поход против “еретиков”; крестоносцы осадили и захватили их города и замки и физически уничтожили практически всех альбигойцев.