Валерий Замыслов - Иван Болотников (Часть 3)

- Как бы лишнего чего не брякнул. Солома могет и завернуть экого свата, - усомнился казак Степан Нетяга.

- А то мы Секиру спытаем. Не наплетешь лишку, Устимко?

Секира раскурил от огнива трубку, глубоко затянулся и, выпустив из ноздрей целое облако едкого дыма, изрек:

- Не пойду сватом.

- Як же так? - подивился Гаруня. - То немалая честь от воинства.

- Ступай, Устимка, раз казаки гутарят, - произнес Мирон Нагиба.

- Не пойду, коль мне доверья нет, - артачился Секира.

- Тьфу, дите неразумное! - сплюнул Гаруня. - Да кто ж то гутарил? Я того не слышал. А вы слышали, дети?

- Не слышали! - хором закричали казаки.

- Добрый сват Секира!

- Любо!

Гаруня поднял над трухменкой желтый прокуренный палец.

- Во! Чуешь, Устимко, как в тебя хлопцы верят?

- Чую, дедко! - рассмеялся Секира, и лицо его приняло обычное плутоватое выражение. - Пойду свашить, Да вот токмо наряд у меня небоярский.

Вид у казака был и в самом деле неважнецкий. Не кафтан - рубище, шапка - отрепье, сапоги развалились.

- Ниче, - спокойно молвил Гаруня. - Обрядим. А ну, хлопцы, беги по Раздорам. Одолжите у домовитых наряд, Прибоярим Устимку!

И прибоярили! Часу не прошло, как стал казак хоть куда. Нашли для Секиры голубой суконный кафтан, расшитый золотыми узорами, новехонькую шапку, отороченную лисьим мехом, белые сапожки из юфти с серебряными подковами.

Но еще краше вышла к казакам Агата. Была она в багряной атласной шубке с круглым горностаевым воротом, в кокошнике из золотой ткани, богато расшитом мелким жемчугом. Статная, чернобровая, белолицая - глаз не отвести! Глянула лучистыми глазами на Болотникова, улыбнулась радостно. А Болотников будто только теперь увидел ее необычно яркую красоту, влажный блеск ласковых глаз, и какая-то смутная тревога пала на сердце.

"Славная же у Федьки женка", - невольно подумалось ему.

Осенив крестом свата и сваху, дед Гаруня повелел им шествовать к Соломе, но Секира вдруг почему-то повернул вспять.

- Ох, недобрая примета. Расстроит нам свадьбу Устимко! - досадливо махнул рукой Гаруня. - Ты чего, хлопчик?

- Кочергу с помелом забыл. Без того свашить не ходят, - отвечал Секира.

- Гарно, хлопец! - одобрил Гаруня. - Слышал о таком деле.

Вновь пошли: Агата - с хлебом-солью, Секира - с помелом да кочергой наперевес.

Григорий Матвеич свахой остался доволен: Агата всегда была ему по душе. А вот Секиру принял с прохладцей.

"Баюн и бадяжник1. Ужель другого казака не сыскали?" - с недовольством подумал он.

Однако сват оказался настолько почтительным, настолько степенно и толково свашил, что Григорий Матвеич начал помаленьку оттаивать. Понравились ему и кочерга с помелом, и хлеб-соль, и на диво обстоятельный разговор. Все-то вел Устим по чину да по обычаю, нигде палку не перегнул, нигде лишнего слова не вывернул. Будто век в сватах ходил. И Агата постаралась. Голос ее, нежный, да ласковый, умилил и Григория Матвеича, и Домну Власьевну.

Когда хозяева отведали хлеба-соли, Секира облегченно вздохнул: дело к согласию.

- Хлеб-соль принимаем, а вас под образа сажаем, - молвил по обычаю Григорий Матвеич, легким поклоном указав свату и свахе на красный угол.

Тут Секира и вовсе возрадовался, да и Агата заулыбалась. Трижды земно поклонились они хозяевам и чинно пересели под образа. Домна же Власьевна горько и безутешно заплакала, но Григорий Матвеич прикрикнул:

- Буде, мать!

Домна Власьевна умолкла: была она тиха и покорна, но до конца уже сидела в затуге великой. Тяжко ей было Любавушку в чужие руки отдавать: тяжко было и Григорию Матвеичу, но тот все крепился, и чтоб не тянуть больше разговор и не травить душу, молвил:

- Противу божьей воли грешно идти... Подавай, мать, рядную грамотку.

Поднялась Домна Власьевна, малый столбец из-за божницы вынула, поднесла мужу с поклоном. Тот принял, усадил жену обок.

- Любава у нас не сиротой росла. Приданое припасли. Что бог дал, то и купцу-молодцу жалуем.

- Да купец и без приданого возьмет! - забыв про обычай, весело вскричал Секира.

Григорий Матвеич нахмурился.

- Не нами заведено, сваток, не нам и заповедь рушить. Мы, чать, с матерью не нищеброды.

Солома придвинулся с рядной к оконцу и начал не спеша вычитывать приданое. И казакам и жениху "по тому приданому" невеста "полюбилась". Теперь дело было за смотринами. Долго судили да рядили, кого выбрать в смотрильщицы, и наконец остановились на бабе казака Степана Нетяги.

- Женка Настасья видная, дородная, и разумом господь не обидел. Пусть идет к невесте, - постановили донцы.

Но больше всего споров выпало о "родне и гостях", которые должны были сопровождать Настасью. Родни у жениха не оказалось, а вот в "гости" набивалась, почитай, вся станица. Знали: будет у Соломы угощение с чарой. Поднялся такой галдеж, что аж у Войсковой избы стало слышно. Прибежал казак от атамана Васильева.

- Что за свара?

Казаки не отвечали и продолжали перебранку. С трудом поняв, в чем дело, "посол" захохотал и вернулся к Васильеву.

Пришлось унимать казаков Болотникову.

- Тихо, други! Как бы мы ни кричали, как бы мы ни бранились, но всей станице в избу Соломы не влезть. Да такое и на Руси не водится. На смотрины ходят малым числом. А посему пойдет невесту глядеть десяток донцов. И чтоб боле спору не было - кинем жребий. Любо ли?

- Любо, батько!

Вскоре десять счастливцев, вкупе со сватом, свахой и смотрилбщицей направились к невесте. Их никто не встречал: на смотринах хозяева из избы не выходили, однако для гостей стол накрывали. Вошедшие, перекрестив лбы, поклонились хозяевам и, по слову Григория Матвеича и Домны Власьевны, уселись на лавки. Перемолвившись несколькими обрядными словами, Настасья произнесла напевно:

- О купце-молодце вы наслышаны. Охота бы нам теперь куницу-девицу глянуть.

- Можно и глянуть, - кивнул Григорий Матвеич.

Любава вышла в голубом, расшитом шелками, сарафане, в легких чеботах красного бархата, тяжелую русую косу украшали жемчужные нити. Смущенно зардевшись, глянула на казаков и низко поклонилась, коснувшись ладонью пола.

Казаки довольно загутарили:

- Добра невеста! Гарная дивчина!

Но тут донцов оборвала строгая смотрильщица:

- С лица не воду пить. А ну-ка, голубушка, пройдись да покажи свою стать.

Любава еще больше застеснялась, застыла будто вкопанная. Нечайка Бобыль, оказавшийся рядом с Настасьей, заступился:

- Да полно девку смущать. Не хрома она и не кривобока. Чать, видели, нет в ней порчи.

- Цыц! - прикрикнул на дружка сват Секира. - Не встревай, коль обычая не ведаешь. Пройдись, Любава.

И Любава прошлась тихой поступью. Гибкая, рослая, с высокой грудью, глаза васильковые. Царь-девка!

- И-эх! - сладко вздохнул Нечайка.

Настасья же сидела с застывшим каменным лицом, а потом молвила: