Валерий Замыслов - Горький хлеб (Часть 5)

Из терема вышел Якушка. Увидел в темноте ратников, недовольно покачал головой.

- Ступайте в подклет, полуношники. Завтра с петухами подниму.

Мужики побрели на ночлег.

Челядинец как сказал, так и сделал. Разбудил рано. Накормив и напоив лошадей, ратники верхом выехали на Никольскую, а затем Богоявленским переулком пересекли Ильинку, свернули в Ипатьевскую слободку и выбрались к Варварским воротам.

Возле часовни Боголюбской божьей матери позевывали, крестя рот, воротные сторожа с рогатинами.

- Поднимите решетку, ребята, - попросил караульных Якушка.

- Подорожну кажи, человече, - не вставая с рундука, нехотя и сонно проворчал один из сторожей.

- Протри глаза, борода. Из Китая едем, а не в город ломимся. Какая тебе еще грамота понадобилась?

- Десятником не ведено из Китая пропущать. У нас Демид Одинец на службе строг.

- Одинец, сказываешь? Вот дьявол! Привык с проезжих деньгу вымогать, осерчал Якушка и, подъехав к сторожке, застучал кулаком. - Эгей, Демидка! Вылазь на свет божий!

Вскоре из караульной избы вышел заспанный десятник в лазоревом кафтане и шапке с малиновым верхом. Потянулся, звякнул бердышом по стене.

"Эге, старый знакомый. Тот самый стрельче, что торговый обоз из Ярослава города не пропускал", - признал служивого Иванка Болотников.

- Худо государеву службу справляешь, Одинец. Сам спать завалился, а дружков у ворот томишь, - произнес Якушка.

Десятник поднял на всадника глаза, усмехнулся.

- А это ты, Якушка... Пропустите его, ребятушки. Приятель мой.

Когда ратники проехали через ворота, Одинец зевнул, забормотал:

- Не спится людям. Экую рань поднялись... А чернявого парня я, кажись, где-то встречал.

Силился вспомнить, но махнул рукой и снова побрел в сторожку.

Миновав выжженный Белый город и Яузские ворота, Якушка повел свой отряд вдоль каменной стены, а затем свернул к Воронцову Полю.

Мужики слезли с коней. Иванка окинул взглядом обширное зеленое угодье. Вокруг - дикое разнотравье: мятлик, столбунец, лисохвост... Самая пора с косой пройтись. Сказал Якушке:

- Жаль угодье мять. Знатные травы выросли.

- Верно, парень. В прошлое лето здесь большие стога государевы конюхи ставили. Нонче боярин Годунов не велел трогать травы.

- Отчего так, милок? - спросил Афоня Шмоток.

- В степях басурманы умело бьются. Там в иных местах травы в добрую сажень. А мы привыкли в чистом поле на брань выходить. Вот и указал Борис Федорович, посошных людей к ратным поединкам на лугах готовить. О том мне князь Андрей Андреевич поведал, - пояснил Якушка.

- Поесть бы не мешало. В животе урчит, - невесело протянул Тимоха Шалый.

- После еды ко сну клонит. На голодное брюхо спорее ратное дело постигнете. А ну, становись в ряд! - весело прокричал Якушка.

И началось ученье!

Вначале Якушка разбил мужиков на десятки, затем проверил их умение держаться на полном скаку в седлах. Сердито кричал, сверкая белыми зубами. Особенно доставалось Афоне.

- Чего сидишь, как истукан? Эдак тебя мигом копьем собьют. Припадай к коню!

- Уж больно княжий конь шальной, милок, - подпрыгивая в седле, отзывался Шмоток, уже трижды побывавший на земле.

- Ух, тоже мне ратник! - грозил кулаком Якушка.

Часа через четыре он повел свой отряд обратно в Китай-город. Мужики взмокли, устали с непривычки. Ворчали на Якушку:

- Замаял, парень. На загоне так не доставалось. За сохой ходить куды легче. Нешто мы скоморохи какие? И с коня на бегу прыгай, и стрелу на ходу кидай, и кулачный бой с вывертами кажи...

- После обедни еще тяжелей будет, братцы. В кольчуги всех одену, по щиту с мечом дам. Вот тогда повоюем с воротом, - посмеиваясь, вымолвил Якушка.

Иванке понравился этот парень. Веселый, ловкий и душа в нем, видно, добрая. Болотников большой устали в теле не чувствовал. Ратное учение пришлось ему по нраву. Не хотелось даже уезжать с Воронцова поля. Не зря и Якушка это подметил.

Явившись на княжий двор, челядинец привел ратных людей в поварню. Весело крикнул кормовым холопам:

- Снеди для моих ребят не жалеть. Князь Андрей Андреевич указал кормить вволю. Татар воевать нелегко. А эти вон как отощали...

Глава 49

ДВОРЯНЕ

Всю ночь до ранней обедни лил на Москве дождь. Повсюду на узких кривых улицах и переулках мутные лужи.

В Введенском переулке Китай-города возле Гостиного двора из царева кабака доносятся пьяные выкрики и разудалые песни.

Прохожий мужичонка в заплатанном армяке, любопытствуя, шмыгнул в сруб. Однако не прошло и минуты, как дотошный селянин был выкинут из кабака могутным бородатым человеком в мухояровом3 зеленом кафтане.

Поднявшись из грязной лужи, мужичонка глуповато ухмыльнулся, озадаченно развел руками и побрел своей дорогой.

Москвитяне, проходя мимо кабака, хмуро роняли:

- Дворянство гуляет...

- Поболе десяти тысяч, бают, съехалось.

- И без того жрать нечего. Купцы на хлеб вдвое деньгу подняли.

- Подохнем с голодухи, братцы. Купцам наезжие господа на руку: на хлебушек и мясо спрос увеличился - вот и ломят цены, толстобрюхие. А нам на погост да и токмо.

Шумно в государевом кабаке от дворян захмелевших. В переднем углу, возле стойки, сидели трое молодых рязанцев - Истома Пашков, Прокофий Ляпунов и Григорий Сумбулов да с ними подмосковный дворянин Митрий Капуста.

Митрий Флегонтыч, только что выкинувший на улицу любопытного мужичонку, возмущенно рассказывал, расплескивая вино из оловянного кубка:

- Захирело мое поместье, государи мои. Сманил крестьян в свою вотчину князь Андрей Телятевский. Вот тебе и соседушка!

- А ты челом государю ударь. Нонче не те времена. Покойный царь Иван Васильевич вон как с князьями расправлялся. И Годунов за дворян держится, вымолвил Истома Пашков, высокий, широкоплечий, с темно-русой бородой. На нем голубой зипун с позументами4, рубаха красная с жемчужным козырем.

- Состряпал я челобитную, государи мои. При мне сия грамотка, проговорил Капуста и вытянул из-за пазухи бумажный столбец.

- А ну, прочти. Мне трижды челом бить царю доводилось. В грамоте надлежит мудрено все обсказать, иначе приказные дьяки под сукно твою нужду упрячут, - деловито проронил приземистый Прокофий Ляпунов в вишневой нараспашку однорядке.

- А чего мне таиться. Слушайте, братцы, - проговорил Митрий Флегонтыч и развернул столбец. - "Великому государю царю и великому князю всея Руси Федору Ивановичу от холопишка верного Митьки Капусты. Великий государь и царь! Слезно челом бью тебе. Кормлюсь я, холопишко твой, поместьем, что в сельце Подушкино Суздальского уезда. Да нонче поместьишко мое запустело и служить теперь мне не с чего. Крестьяне разбрелись, кои в бега подались, а многих в свою вотчину князь Андрей Андреевич Телятевский свел, твой царев стольник. Укажи, великий государь и царь, на княжий разбой, неправды и притеснения Андрея Телятевского дознание назначить, вину на него наложить и мужиков моих возвернуть. А за укрывательство моих осьмнадцати крестьян, согласно великому государеву указу, надлежит с Андрея Телятевского отписать сто восемьдесят рублев..."