А Волков - Зодчие

От отца Федор Григорьевич перенял пристрастие ко всему псковскому; для постройки хором он решил выписать каменщиков из Псковщины. Молодой стольник решил послать за мастерами Тихона Верхового.

Тихон выразил большую радость, что выбор боярина пал на него, и усердно начал сборы. Но накануне дня отъезда он вывихнул ногу, споткнувшись о бревно. Мужик орал диким голосом, когда его несли в наспех построенную людскую, и никому не позволял притронуться к искалеченной ноге. Впрочем, когда в Псков послали другого, нога у Тихона зажила удивительно быстро.

Из Пскова пришла артель Герасима Щупа. Щуп постарел, острую его бородку пронизала частая седина, но был он суетлив и добродушен по-прежнему.

На дворе Ордынцева Щуп встретился с Тихоном Верховым, который распоряжался дворовыми, спесиво задирая рыжую бороду.

Земляки разговорились. Щуп расспрашивал о пожаре и мятеже. Тихон рассказывал весьма осторожно, умалчивая о своих "подвигах" по части грабежа. Но он случайно упомянул о встрече с Голованом, и зодчий сразу загорелся:

- Как, что ты говоришь! Голован в Москве? Да правда ли это?

- Говорю тебе, видел его в нищенских отрепьях, - лениво процедил Тихон, которому непонятна была радость Щупа.

Дворецкий кратко передал рассказ Голована о его скитаниях.

- Ах, бедняга! - взмахивал руками Щуп. - Вот горе-то его пристигло: шутка ли, такого наставника потерять!

В тот же день Герасим отправил на розыски Андрея трех своих работников, знавших Голована в лицо. Встретить парня посчастливилось Акиму Груздю, пожилому каменщику с морщинистым лицом и реденькой клочковатой бородкой.

Голован сердечно распрощался со скоморохами, крепко обнял их, благодарил за все добро, которое от них видел, обещал никогда не забывать Нечая и Жука.

Встреча с земляками была самая радостная. Каменщики обступили Андрея, хлопали его по плечу, удивлялись, как он вырос, как похорошел:

- Богатырь прямо!

- В батьку пошел!

- Исхудал только без каменной работы...

Голован прервал дружеские излияния вопросом об отце и матери.

- Живут, - ответил Щуп. - Когда, бишь, я Илью видал? Да недели за две до того, как уйти нам из Пскова. Батька твой привез на базар свое изделие, ну мы с ним и поговорили. Здоровьем он, конечно, сдал. Главное, об тебе горюет. Уж очень давно, говорит, весточки от сына не получал...

- Какие уж тут вести подашь, - смущенно сказал Голован, - коли сам еле-еле из беды выбрался!..

Он рассказал о зиме, проведенной в Москве с нищими, о том, как приютили его скоморохи.

- Теперь этому конец! - твердо воскликнул Щуп. - С нами будешь работать. Не дело такому мастеру на скоморошьей дуде дудеть!

Каменщики шумно изъявили одобрение словам Герасима.

- Да, - спохватился Голован, - а как Паисий? Жив?

- Что ему поделается, идолу гладкому! - сердито ответил Щуп. - Толще и здоровее прежнего. И все твоего батьку бранит за то, что не отдал тебя в монахи...

- Значит, по-прежнему мне пути на родину нет, - огорчился Андрей.

- Ничего, ты молодой, переживешь своего ворога, - утешил парня Герасим.

Федор Григорьевич задумал поставить каменные хоромы в два жилья102. Он потребовал, чтобы Щуп представил ему роспись, в которой, по обычаю, полагалось указать длину и ширину здания, расположение входов, размер дверей и окон.

Сговорившись между собой, зодчие сделали лучше. Голован нарисовал в красках, как будет выглядеть дом Ордынцева. Федор Григорьевич пришел в восторг.

Сознавая, сколь важна работа, проделанная Андреем, он щедро вознаградил молодого мастера, купив ему одежду, приличную зодчему: кафтан и ферязь с золотым шитьем, сафьяновые сапоги на медных подковках, богатую меховую шапку, рубахи тончайшего полотна и красивую, расшитую опояску.

Голован низко поклонился стольнику и побежал в чулан переодеваться.

Когда он вышел, преобразившийся, высокий и стройный, с пышной шапкой темных непокорных волос, в богатом наряде, в красных сафьяновых сапогах, каменщики залюбовались им.

- Чисто боярич! - с восторгом пробормотал Аким Груздь.

А Щуп радостно воскликнул:

- Ну, теперь, Ильин, ты житель! Вот посмотрела бы на тебя матка твоя...

Голован загрустил, представив себе горе матери, не видевшей его столько лет.

* * *

Прошел год. Палаты стольнику Ордынцеву были выстроены: русские мастера работали на диво быстро и прочно.

Голован уговорил Федора Григорьевича поставить здание не в глубине двора, а лицом на улицу.

Величавые, высокие хоромы на глухом подклете, в два жилья, сложенные из красного кирпича, перепоясанные полосами из белого камня, с белыми же наличниками решетчатых окон, выглядели нарядно, торжественно: Андрей вспомнил наставления Булата и применил их к делу. Здание венчал шатровый верх с теремцами, со смотрильными башенками. Крыша была из листовой меди, ярко блиставшей на солнце.

Со двора верхнее жилье окружали крытые обходы103 с узорчатыми перилами тончайшего рисунка. Крытые высокие всходни - крыльца - вели к хоромам с трех сторон. За дверями открывались сени; вдоль верха сеней, под самым потолком, шли решетки из красиво выточенных кленовых балясин.

Из сеней посетитель попадал в горницы. Шашечные дубовые полы сверкали; стены были обиты дорогими сукнами с прикрепленными к ним квадратиками разноцветного стекла; высокие печи облицованы были изразцами, на изразцах рисунки.

Вдоль стен в каждой горнице протягивались длинные лавки, покрытые коврами или цветными сукнами. Столы стояли дубовые, под снежно-белыми скатертями...

Богато, привольно зажил стольник Федор Григорьевич в новых хоромах. За год работы и на дворе поднялись все нужные хозяйственные постройки: людские избы, баня, прачечная, пекарня, квасоварня, конюшня, скотные дворы...

Ордынцев щедро расплатился с каменщиками. Узнав, что Голован остается работать в Москве, стольник разрешил ему поставить избу на своем обширном дворе. Артель на прощанье построила другу и земляку хорошенький пятистенный деревянный домик.

Каменщики ушли. Андрей отправил со Щупом письмо родителям и послал деньги, заработанные на ордынцевской стройке. Этого должно было хватить старикам на несколько лет.

Проводив друзей, Голован сидел один, в грустном раздумье. Когда-то удастся ему побывать в Выбутине? Увидит ли он Булата, своего старого наставника? Хорошо ли он сделал, послав отцу все деньги? Быть может, стоило оставить часть на выкуп Булата?

Но сердце говорило Андрею, что он поступил хорошо. Еще неизвестно, жив ли Булат, а старые отец с матерью, вскормившие и вспоившие его, бедствуют... А теперь - работать и работать и быстро скопить деньги на выкуп пленника! Теперь он смело может жить в Москве: есть у него надежный поручитель, стольник Ордынцев, известный самому царю.