Иван Черных - Школа террористов

Он промолчал, лишь стиснул челюсти. Была бы его воля, он по-другому заговорил бы со мной. Значит, не он...

- Пиши, - ткнул он в листы бумаги.

Дипломатия, как я понял, закончилась. Доводить Герпинеску до белого каления не имело смысла, и я, взяв ручку, стал писать: "Главному редактору газеты "Красная звезда", прокурору Кишиневского гарнизона. Довожу до вашего сведения, что я, капитан Семиречин Игорь Васильевич, задержан Кишиневским ГАИ при совершении дорожно-транспортного происшествия, причины которого могу объяснить только нашим правоохранительным органам. Содержат меня в одиночной камере, условия удовлетворительные. Физическим воздействиям и принуждениям пока не подвергался". Поставил точку и расписался, уверенный, что письмо явится той нитью Ариадны, которая приведет наши следственные органы к месту моего заточения: за курьером, несомненно, будет установлена слежка; да и Альбина не останется без присмотра. И если в этой цепочке она не случайное звено, рано или поздно Герпинеску придется освободить меня.

13

Что-то в моем положении все-таки изменилось: меня стали выводить на прогулки. Кроме мамалыги, рацион пополнили ячневой и перловой кашей, чай приносили погорячей и послаще. Поразмыслив над причинами перемен и проанализировав каждое слово Герпинеску, я пришел к выводу, что меня, скорее всего, хотят обменять на тех пятерых контрабандистов, которых задержали наши органы контрразведки.

Но дело почему-то затягивалось: пошла вторая неделя моего заточения, а все оставалось по-прежнему, и выдержка моя, надежда порой давали сбои - я готов был броситься на двухметровую ограду и бетонных плит с колючей проволокой наверху, под дула автоматчиков, маячивших на сторожевых вышках. И будто в назидание вспоминалась вычитанная в детстве фраза: "Воля, как и мускулы, требует постоянной тренировки; чтобы выковать железный характер, нужно научиться управлять собой, подчинять желания разуму".

И я отводил взгляд от колючей проволоки, по которой, несомненно, пропущен ток, заставлял себя ежедневно на улице и в камере заниматься гимнастикой, отрабатывать приемы самбо и каратэ, уверяя себя, что они ещё пригодятся. Не так уж все плохо. Меня, несомненно, ищут, и я должен придумать что-то, чтобы подать о себе весточку. Только терпение и выдержка помогут мне выжить и выбраться на свободу.

Я стал внимательнее присматриваться ко всему, что меня окружает, изучать местность, район своего заточения.

Кирпичный одноэтажный дом старинной постройки с толстенными стенами и коридорной системой, где меня держали, из пяти комнат по одну и по другую стороны походил на правление колхоза или на коммунальную квартиру, если бы не высоченный забор, опоясывающий этот райский уголок: яблоневый сад с побеленными стволами и хорошо ухоженной кроной, с посыпанными песком двумя тропинками, ведущими к сторожевым вышкам и в глубину сада...

Мне разрешили прогулки два раза в сутки: утром до завтрака и после обеда, по полчаса. Через неделю продлили утреннюю прогулку до часа. Территория строго ограничена - до перекрестка тропинок вдоль сада и у забора к сторожевой вышке.

Меня никто не сопровождал, однако я знал, что глаз с меня не спускают, что вырваться из этого каменного мешка без чьей-то помощи и мечтать не приходится. Что за забором - трудно представить...

Первые дни я строго выполнял наказ дежурного: за запретный перекресток не заходил, но однажды все-таки рискнул свернуть на малохоженную тропинку и углубился в сад метров на двести. И хотя кроме яблонь мне увидеть ничего не удалось, я уловил никак не вяжущийся с яблоневым ароматом запах человеческого жилья - дыма и кухни. А ещё - человеческого пота. Именно того пота, которым были пропитаны наши камуфляжные форменки от лазания по горам Афгана, от нещадного солнца и предельного напряжения. Еле заметный ветерок тянул этот запах из запретной зоны, куда я направлялся.

Я остановился, присел на корточки, огляделся и прислушался. Но кроме тиканья красногрудых пташек да щебетанья воробьев, предвестников близкого человеческого жилья, ничего не услышал.

Пора было возвращаться: дежурный хорошо изучил, сколько времени требуется, чтобы вернуться от перекрестка; может доложить Герпинеску и тот лишит меня прогулок, а этого допустить нельзя...

Подходя к зданию, я преднамеренно замедлил шаг. Опоздание на три минуты то ли не было замечено дежурным, то ли он не счел нужным обращать на это внимания.

На следующий день я повторил трюк, и он снова сошел. И я решился...

Было воскресенье. Новый, только что заступивший дежурный находился в прекрасном расположении духа - то ли в подпитии, то ли после изрыдного похмелья, - открывая мне дверь камеры, пошутил:

- Ты тилько в шинок не вздумай заходить. Коль гроши маешь, позыч лучше мени с посыльным.

В кошельке у меня осталась последняя двадцатипятирублевая ассигнация, я даже удивился, что её не забрали при обыске, и я сунул руку в карман. Извлек из кошелька хрустящую купюру.

- Выпейте за мое здоровье.

Лохматые брови дежурного полезли на лоб.

- Ты дывысь! - захохотал он, повернувшись к посыльному. - Я в шутку, а вин... - И взял деньги. - Добрый вояка. Ходи гуляй. Тилько до забору блызко не пидходь...

Нет, не зря я тренировал свои мускулы и волю: мною овладела решимость - или, или... Что я теряю, рассуждал я: если меня не убили в начале, теперь, когда мое письмо возможно попало к нашему командованию и оно знает, что я захвачен заложником, эти бандиты и вовсе не решатся пойти на крайнюю меру. Даже если письмо преследовало другую цель, за нарушение приказа меня могут посадить в карцер или лишить прогулки. Ну и пусть! Бездействовать у меня уже кончилось терпение.

Углубившись в сад, я будто глотнул сладкого головокружительного бальзама, от которого защемило сердце, и я с такой силой ощутил прелести окружающего мира и жажду жизни, что на глаза навернулись слезы. Голубизна неба и зелень яблонь, запах цветов и шелест листьев - все казалось необычным, волнующим, будто я сто лет пробыл в неволе. Желание вырваться из заточения всецело завладело мною, гнало меня от вонючего каземата неведомой силой, и я чуть ли не бегом устремился к перекрестку.

День обещал быть с грозой и ливнями: парило, воздух, пропитанный озоном, голубой дымкой вился в просветах листьев ввысь; на западе у горизонта снежными шарами белели нагромождения ранних кучевых облаков, клубящихся, растекающихся по небу и темнеющих на глазах - явные предвестники близкой грозы.

Несмотря на незавидное положение, утро показалось мне прекрасным и словно вдохнуло в меня свежие силы: появилась уверенность в благополучный исход задуманного; гроза как бы предвещала мне удачу. Я быстро достиг запретного перекрестка и, не сворачивая на тропинку, углубился туда, откуда вчера уловил запахи жизни. К людям, которые поймут меня и помогут!