Коллектив авторов - Черногорцы в России

Несколько тезисов, звучавших на этом заседании, были переданы в Москву в изложении Жуйовича в телеграмме советского посла в Белграде (в том числе и туманные предположения Джиласа о пределах «давления» со стороны СССР). Они, несомненно, должны были возмутить советское руководство. Как представляется, достаточно было всего лишь фразы о том, что «мы сами себя освободили, нас не освобождала Красная армия». Слова Джиласа о том, что «СССР будет оказывать на Югославию все большее давление, ибо она – самый сильный центр идеологического сопротивления», показывали, что происходящее – не плод недоразумений, а осознанная позиция. Так же должны были воспринять в Москве и реплики Джиласа об экономической зависимости Югославии от СССР и его замечание о том, что «Коминформ – это захват других партий» 65.

7 марта Молотов поручил Лаврентьеву сообщить Жуйовичу благодарность ЦК ВКП(б) за «хорошее дело», которое тот сделал, «разоблачая мнимых друзей Советского Союза из югославского ЦК» 66. Донесение было достаточно широко (без раскрытия источника информации, как «Сообщение доверенного лица») распространено в советской верхушке. В частности, 8 марта помощник Сталина Поскребышев направил его в Московский комитет ВКП(б) «для ознакомления руководящего состава об отношениях между СССР и Югославией» 67.

Действия Джиласа в латентный предконфликтный период не способствовали разрядке нараставшей напряженности между Москвой и Белградом, а наоборот, подталкивали вызревавший конфликт к его новой стадии. Его поведение в Будапеште на торжествах 100-летия венгерской революции 14 марта 1948 г. вызвало негативные комментарии советской стороны. Как заметил советский посланник в Венгрии Г. М. Пушкин, Джилас «вообще не подходил к нашей делегации», «не поздоровался с кем-либо из ее членов», в своей речи «явно переоценивал роль освободительной борьбы югославов», а «говоря о сотрудничестве и дружбе народов, делал упор на странах и народах Балкан и Средней Европы» 68. Столь же негативно был воспринят и текст выступления Джиласа в венгерском парламенте, перевод которого был передан Пушкиным Молотову 24 марта 69.

Информация, полученная отЖуйовича советским посольством в ФНРЮ, давала возможность в ином свете воспринимать все негативные оценки югославских действий в Албании и не только там. Любые факты и оценки, которые до этого ранее требовали осторожной интерпретации, больше в перепроверке и соответствующих югославских разъяснениях не нуждались. 10 марта 1948 г. среди советских руководителей была распространена записка одного из ответственных сотрудников аппарата ЦК ВКП(б) о положении в Албании. Он указал, что «из бесед с руководящими деятелями албанской компартии и некоторыми советскими товарищами, работающими в Албании, а также личных наблюдений у меня сложилось мнение о ненормальных отношениях Югославии к Албании» 70. Можно с высокой степенью уверенности предполагать, что подобные документы также ухудшали отношение Москвы к Джиласу, который, будучи одним из руководителей Черногории, был, как уже упоминалось, самым тесным образом связан с развитием ситуации в этой стране.

Роль Джиласа и в апреле 1948 г. оставалась весомой. 12–13 апреля югославское руководство провело пленум ЦК КПЮ 71. Единственным, кто не согласился с предложенной Тито линией поведения в отношении Москвы, был Жуйович, заявивший, в частности, что «наши экономические возможности и теоретические установки о строительстве социализма повиснут в воздухе, если мы не пойдем по линии координации нашей экономики с советской». Его позиция была осуждена всеми участниками заседания. Тито заявил, что «никто не имеет права меньше любить свою страну, чем СССР». Критику усилил Джилас, назвавший Жуйовича и Хебранга «сторонниками советского курса». Он указал, что «тот, кто передает информацию наверх, тот враг», подчеркнув, что «работа на разведслужбу СССР несовместима с пребыванием в партии» 72.

Дневниковые записи Жуйовича, переданные на хранение послу СССР в Белграде перед самым его арестом, были переведены на русский язык и распространены среди советских руководителей Сусловым 15 мая 1948 г. 73. Из этого документа, где ход заседания 1 марта был приведен более полно, чем в присланном в начале марта посольством «Сообщении доверенного лица», было ясно, что именно взгляды Тито являлись определяющими в формировании югославских оценок Советского Союза и его руководителей. Тито напомнил участникам заседания как об отказе

СССР от заключения хозяйственного договора, так и о его нежелании помогать в развитии черной металлургии. Разъяснение Тито («русские» поступают с нами так, чтобы поставить нас под свою зависимость и сделать нас экономическим придатком) и его комментарий советских действий в Чехословакии в феврале 1948 г. («Они говорят, что мы их не спрашивали, но они нас также не спрашивают. Они нас не спрашивали о Чехословакии. Поездка Зорина в Прагу – плохое дело, разве за это не могут ухватиться империалисты») демонстрировали всю глубину противоречий 74.

В своих записях Жуйович специально выделил позицию Джиласа, включая и его высказывание «о возможности строительства социализма в одной стране, вне Советского Союза» и насмешливую фразу о том, что «Черный-Жуйович думает, что за ним 200 миллионов». Эти и другие высказывания Джиласа могли лишь усилить его негативное восприятие в Москве в годы советско-югославского конфликта 1948–1953 гг., когда он часто выезжал на Запад и был самым ярким критиком советской системы и создавшего ее руководства. По обеим причинам он надолго остался главным врагом советских верхов.

Это негативное отношение никак не могло улучшиться ни после выступления Джиласа с новыми идеями в конце 1953 г., ни после публикации им в июне 1956 г. (сразу же после публикации в «Нью-Йорк Таймс» закрытого доклада H. С. Хрущева XX съезду КПСС и во время визита И. Броз Тито в СССР) под общей рубрикой «кремлевская опасность» нескольких статей о советском руководстве 75. Отрицательный образ Джиласа еще больше закрепился в подсознании советской правящей партийно-государственной элиты после публикации им в конце 1956 г. в США статьи «Буря в Восточной Европе», давшей анализ событий в Польше и Венгрии, в том числе подавления венгерской революции в ноябре. Этот материал фигурировал в обвинении и явился одной из причин его тюремного заключения. Появление на Западе его книг «Новый класс» (в 1957 г.), из-за которой ему было добавлено несколько лет к приговору 1956 г., и «Беседы со Сталиным» (последняя обеспечила ему новый тюремный срок в 1962 г.), а затем статей с осуждением интервенции войск стран Варшавского договора в Чехословакию в августе 1968 г. лишь еще больше добавили черных красок в мрачную картину представлений о Джиласе, нарисованную советскими СМИ экспертами за многие годы 76.