Коллектив авторов - Черногорцы в России

Безусловно, что и его статьи в первой половине 1970-х гг. в журнале «Посев» 77, как и заочное участие 78в работе редакции выходившего в Париже журнала «Континент», не оставляли ему никаких шансов на то, что его произведения будут известны советским читателям иным образом, чем в пересказе по радио «Свобода», «Би-Би-Си», «Немецкая волна» или «Голос Америки». Сам же Джилас вновь оказался в Москве лишь через долгих сорок два года.

Четвертая поездка в Москву (январь 1990 г.)

Изменения, инициированные советской перестройкой в 1986–1987 гг., докатившись до пост-титовской Югославии, непосредственным образом сказались и на дальнейшей судьбе Джиласа. 19 января 1987 г. ему вернули паспорт, что означало фактически разрешение выезжать за границу, чем он с удовольствием воспользовался. Этот документ прежде всего давал возможность чаще видеть сына Алексу, который в сентябре 1987 г. получил место профессора в знаменитом Русском исследовательском центре Гарвардского университета, а также выезжать для участия в международных конференциях (Англия, ФРГ, Франция, Болгария, Израиль, Италия и др.] 79, число которых в связи с продолжавшейся в СССР горбачевской перестройкой резко возросло.

Но перемены на этом не закончились. Весной 1989 г., когда Джилас после выступления в Вашингтоне на конференции о развитии ситуации в социалистических странах Восточной Европы гостил в Бостоне у своего сына, в Югославии с инициативой о его реабилитации выступил С. Вукманович-Темпо 80. Фраза о необходимости реабилитации Джиласа, высказанная им одному из информационных агентств, была подхвачена многими СМИ.

По телефону корреспонденту одной из югославских газет Джилас, назвав инициативу Темпо и внимание к ней СМИ «приятной неожиданностью», выделил несколько аспектов своей реабилитации. Литературный аспект, по его мнению, не был главным, поскольку к тому времени в Югославии уже были опубликованы некоторые его работы. Он особо остановился на реабилитации в правовом смысле, так как был уверен, что, несмотря на все три приговора, он был «совершенно невиновен». При этом Джилас подчеркнул, что в книге «Встречи со Сталиным» он на самом деле защищал югославскую официальную политику в отношении СССР после 1948 г. Особое значение он придавал моральному аспекту реабилитации, напомнив, что после решения о помиловании 1966 г. ему не были возвращены ордена и звание генерал-полковника. «В военном смысле, – подчеркнул он, – звание не имеет никакого значения, однако в моральном отношении для него это означало бы много, так как звания и ордена он получил во время войны, а заслуженно или нет – другая история» 81.

По возвращении в Белград Джилас имел возможность гораздо подробнее и в более спокойной обстановке высказаться по этому же поводу в интервью популярному белградскому еженедельнику «НИН». Он считал, что «проблема реабилитации» состоит из трех частей – моральной, юридической, что на самом деле одно и то же, реабилитации его как писателя и политической реабилитации. Морально-правовая реабилитация, по его мнению, должна была включать пересмотр или, даже лучше, – уничтожение приговоров как юридически необоснованных. Джилас подчеркивал, что юридически он еще не реабилитирован, «но в моральном смысле реабилитация, хотя еще не доведенная до конца, уже произошла». Он также считал, что «реабилитация его как писателя происходит уже самим тем, что стала возможной публикация его литературных работ». Реабилитация же политическая, в виде возвращения в политику, Джиласа, по его словам, не интересовала. Вместе с тем он не зарекался от участия в политическом процессе в смысле помощи, в соответствии со своими возможностями, каждому реальному демократическому явлению в стране». Он полагал, если «дело дойдет до этого, то все произойдет само собой», и «для этого не нужна никакая реабилитация» 82.

События в мире реального социализма в эти месяцы способствовали тому, что Джилас все больше поднимался над историческим процессом, оценивая его с философских позиций, иронизируя по поводу суеты сегодняшнего дня. Рассуждая о реабилитациях, произошедших к этому времени в Советском Союзе, он заметил: «В них есть что-то бессмысленное, почти гротескное. Что означает реабилитация человека, которого погубили 40–50 лет назад? Это совершенно бессмысленно. Их даже восстанавливают в партии». Он назвал все это «остатком тех полумистических культов в отношении партии, когда ее считали почти безгрешной и святой. Как будто реабилитация должна принести некое высшее счастье, переместить невинно загубленных несчастных людей куда-то на более высокое положение на небесах в сравнении с тем, где они находятся сейчас, в том случае если вообще от них что-либо осталось» 83.

Переоценка прошлого с неизбежностью вызывала интерес и к роли, сыгранной Джиласом в советско-югославских отношениях, а также к их влиянию на его судьбу. В ответ на вопрос, насколько отношения Югославии и СССР повлияли на его «падение» в январе 1954 г., Джилас заметил, что тому нет никаких подтверждений, ни интуитивных, ни фактических. Вместе с тем он достаточно уверенно заметил, что все последующее отношение к нему было «абсолютным образом связано с отношениями с Советским Союзом». И первый, и второй аресты, а также тюремное заключение он связал «с потребностью сближения с русскими» 84.

Его не оставлял интерес к событиям в Советском Союзе, а также Польше, Венгрии и других восточноевропейских странах. В подготовленном им тексте для Пятой конференции о будущем социализма (Мадрид, 27–29 сентября 1989 г.) есть оценки, свидетельствовавшие о том, что Джилас оставался одним из серьезных аналитиков эпохи. Он полагал, что «общественно-политическая формация того типа, которая в Советском Союзе и восточноевропейских государствах была установлена при Ленине и Сталине, неудержимо идет к распаду и преобразованию в новую формацию. Это исчезновение и преобразование будет различным от государства к государству и по темпу, и по формам. В Советском Союзе оно будет, вероятно, длиться дольше и получит более драматические и трагические формы. Но общая тенденция у всех – политический и экономический плюрализм, в том числе и у тех, как, например, Румыния, у которых еще сохраняется тоталитаризм».

Джилас верил в то, что «Россия всегда будет великой державой и сверхдержавой», но считал при этом, что изменение коммунистического режима может проходить «в непредсказуемых формах, возможны застои и повторения проявлений экспансии». Поэтому, указывал он, даже при уменьшении поводов для военного противостояния, «неразумно вести себя как будто его причины исчезли навсегда». При этом Джилас называл «нереальной и вредной политику, которая бы стремилась, либо путем кредитов, либо путем концессий и давления, отделить восточноевропейских союзников от Советского Союза». Такие действия (он назвал их проведением политики «сфер влияния» и «соотношения сил»), по его мнению, не дадут желаемого результата, а будут играть на руку прежде всего консервативным, «сталинистским» силам» в СССР.