Игорь Коляда - Загадки истории. Отечественная война 1812 года

После решения оставить Москву российская армия совершила два дневных перехода и свернула с Рязанской дороги к Подольску на старую Калужскую дорогу, а оттуда – на новую Калужскую. Поскольку часть казаков продолжала отступать на Рязань, французские лазутчики были дезориентированы и Наполеон в течение 9 дней не имел представления о местонахождении русских войск.

Реакция простых жителей города после отступления армии за Москву, по словам С. Маевского, состоявшего при корпусе генерала российской армии А. Розенберга, была следующей: «С рассветом мы были уже в Москве. Жители ее, не зная еще вполне своего бедствия, встречали нас как избавителей; но узнавши, хлынули за нами целою Москвою! Это уже был не ход армии, а перемещение целых народов с одного конца света на другой».

Подпрапорщик и будущий декабрист И. Якушкин писал об оставлении местным населением родного города: «Не по распоряжению начальства жители при приближении французов удалялись в леса и болота, оставляя свои жилища на сожжение. Не по распоряжению начальства выступило все народонаселение Москвы вместе с армией из древней столицы. По Рязанской дороге, направо и налево, поле было покрыто пестрой толпой, и мне теперь еще помнятся слова шедшего около меня солдата: “Ну, слава Богу, вся Россия в поход пошла!”. В рядах между солдатами не было уже бессмысленных орудий; каждый чувствовал, что он призван содействовать в великом деле…».

При эвакуации катастрофически не хватало лошадей, а те, кому они доставались, часто быстро их лишались: «При выезде из заставы я приобрел себе дорожных товарищей, – отмечал участник ополчения, писатель И. Лажечников, – шесть или семь дюжих мужичков. Они не преминули упрекнуть меня за оставление Первопрестольной столицы, и если б не быстрота лошадей в моей повозке, мне пришлось бы плохо».

Более негативную картину оставления Москвы рисовал князь Д. Волконский: «Выходящие из Москвы говорят, что повсюду пожары, грабят дома, ломают погреба, пьют, не щадят церквей и образов, словом, всевозможные делаются насилия с женщинами, забирают силою людей на службу и убивают. Горестнее всего слышать, что свои мародеры и казаки вокруг армии грабят и убивают людей – у Платова отнята вся команда, и даже подозревают и войско их в сношениях с неприятелем. Армия крайне беспорядочна во всех частях, и не токмо ослаблено повиновение во всех, но даже и дух храбрости приметно ослаб с потерею Москвы».

О настроениях высших московских кругов во время эвакуации из города можно узнать из письма ранее упоминаемой М. Волковой к ее подруге В. Ланской: «Вчера мы простились с братом и его женой. Они поспешили уехать, пока еще есть возможность достать лошадей, так как у них нет своих. Чтобы проехать 30 верст до имения Виельгорских, им пришлось заплатить 450 рублей за девять лошадей. В городе почти не осталось лошадей, и окрестности Москвы могли бы послужить живописцу образцом для изображения бегства египетского. Ежедневно тысячи карет выезжают во все заставы и направляются одни в Рязань, другие в Нижний и Ярославль. Как мне ни горько оставить Москву с мыслию, что, быть может, никогда более не увижу ее, но я рада буду уехать, чтобы не слыхать и не видеть всего, что здесь происходит…»

Вскоре и сама М. Волкова покидает Москву и в следующем письме пишет уже из Рязани: «Почти два часа, как мы приехали в Рязань. Я узнала, что завтра идет почта в Москву, и пользуюсь случаем, чтобы написать тебе, дорогой друг. Скрепя сердце переезжаю я из одной губернии в другую, ничего не хочу ни видеть, ни слышать, 16-го числа нынешнего месяца выехала я из родного, милого города нашего. Сутки пробыли мы в Коломне; думаем пробыть здесь завтрашний день, а потом отправимся в Тамбов, где поселимся в ожидании исхода настоящих событий. Мы едем благополучно, но ужасно медленно двигаемся, так как не переменяем лошадей. Везде по дороге встречаем мы только что набранных солдат, настоящих рекрутов, и города в центре страны имеют совершенно военный вид».

Достигнув Тамбова, семья М. Волковой принимает следующее решение: «…наконец мы дотащились сюда и намерены здесь ожидать решения нашей участи. Если матушка-Москва счастливо вырвется из когтей чудовища, мы вернемся; а ежели погибнет родимый город, то отправимся в Саратовское наше имение…».

Дополнительные опасности тех, кто даже покинул Москву, ожидали на дороге. Писатель И. Лажечников в своих мемуарах описывает страшную сцену: «…На заре, под Островцами, я сошел с повозки и мимоходом взглянул в часовню, которая стояла у большой дороги. Вообразите мой ужас: я увидел в часовне обнаженный труп убитого человека… Еще теперь, через сорок лет, мерещится мне белый труп, бледное молодое лицо, кровавые, широкие полосы на шее, и над трупом распятие…».

Безусловно, потеря Москвы была настоящей трагедией для простого населения. Но для полного понимания такой стратегии Кутузова следует указать, что по воспоминаниям приближенных после военного совета в Филях он плохо спал, долго ходил и произнес знаменитое: «Ну, доведу же я проклятых французов… они будут есть лошадиное мясо».

Уже ближе к вечеру 2 (14) сентября в опустевшую Москву вступил Наполеон. Характерно, что именно на следующий день припадал день коронации российского императора, который традиционно на широкую ногу праздновался в Петербурге. Судя по воспоминаниям современников, этот день был кульминационной точкой в противостоянии императора и петербургского общества: «…Уговорили государя на этот раз не ехать по городу на коне, а проследовать в собор в карете вместе с императрицами, – рассказывает в своих мемуарах А. Стурдза. – Тут в первый и последний раз в жизни он уступил совету осторожной предусмотрительности; но поэтому можно судить, как велики были опасения. Мы ехали шагом в каретах о многих стеклах, окруженные несметною и мрачно-молчаливою толпою. Взволнованные лица, на нас смотревшие, имели вовсе непраздничное выражение. Никогда в жизни не забуду тех минут, когда мы вступали в церковь, следуя посреди толпы, ни единым возгласом не заявлявшей своего присутствия. Можно было слышать наши шаги, а я была убеждена, что достаточно было малейшей искры, чтобы все кругом воспламенилось. Я взглянула на государя, поняла, что происходило в его душе, и мне показалось, что колена подо мной подгибаются».

2 (14) сентября 1812 года в 2 часа дня французский император Наполеон прибыл на Поклонную гору. В то время она находилась на расстоянии 3 верст от Москвы. Здесь по распоряжению неаполитанского короля Мюрата в боевой порядок был построен авангард французских войск. Тут же в течение получаса Наполеон ожидал противника, но, так и не дождавшись никаких действий, приказал выстрелом из пушки дать сигнал к дальнейшему движению войск на город.