Роберт Каплан - Муссон. Индийский океан и будущее американской политики

Однако неуверенность и беспокойство не покидали меня. Слишком легко и просто было рассматривать калькуттскую улицу лишь как некую промежуточную станцию по дороге к достатку и оседлости. Конечно, так оно иногда и бывает, но чересчур уж часто случается и обратное. Улица служила символом всей Индии: вступая в число великих – по крайней мере, полновесных региональных – держав, Индия остается нестабильным государством, где не переводится нищета и нет конца несчастьям.

Во многих отношениях Калькутта всегда была местом сурового и безжалостного общественного взаимодействия. Понятно, что моему западному взгляду любопытны и доступны были преимущественно внешние приметы ужасающей бедности, а вот Суниль Гангопадхьяй, автор книги «Тогдашние дни», исследует Калькутту XIX в. пристально, в манере Марселя Пруста. Он пишет, среди прочего:

«Жилища – большие, малые и средние – выросли повсюду, словно грибы, и дали приют новому поколению рабочих – бабу , которые недавно хлынули сюда из деревень. Ткачи, цирюльники, прачки и маслобои явились следом за бабу , чтобы заботиться об их ежедневных нуждах. Закон о постоянном землеустройстве ограбил многих сельских бедняков, оставил их безземельными не только в Бенгалии, но и в Ориссе, Бихаре – даже в далеком Уттар-Прадеше. Эти обездоленные работники тысячами прибывали в окрестности города и готовы были браться за любую, самую холопскую работу…» [11].

Еще до недавних пор в Калькутте было немыслимо разминуться с беднейшими из бедных. Однако нынешняя «балканизация» – расслоение общественных классов, увеличивающееся по мере того, как возникают богатые пригороды и замкнутые поселки для избранных, – наконец-то делает это возможным. Причем новые зажиточные классы, упорно стремящиеся все выше и выше, отгораживаются отнюдь не от уличного хулиганства: Калькутта – город хоть и нищий, но довольно тихий. Здесь роль играют другие, более глубокие соображения. Прежде богатство были вынуждены скрывать, но теперь нувориши хотят им похвастать – и, естественно, приходится оберегать нажитое, а прежде такой необходимости не замечалось. Поэтому состоятельные люди ускользают в защищенные общины, где можно выставить свой достаток напоказ. Возникли «поселки за семью замками» – и разом появилось множество частных охранников: их наличие само по себе служит нуворишу знаком общественного отличия.

Есть и другая причина, порождающая возникновение поселков для избранных. Беседуя со мной, профессор Чаудхури сказал: «Новые толстосумы боятся столкновений с уродством». Они хотят «освободить себя» от необходимости появляться на обычных улицах, желая встречать лишь им же подобных состоятельных людей. Испокон веку богатые индийцы вели себя так, словно беднота была незрима. Теперь обнаружился способ сделать ее невидимой в буквальном смысле этого слова.

Жизнь калькуттской улицы, от которой недавно разбогатевшие люди хотят отгородиться, – всего лишь сельское существование, перемещенное в самую гущу городского бытия. Женщины строятся в очередь возле уличных водоразборных колонок точно так же, как прежде выстраивались у деревенского колодца. Сельчане живут не дома, а снаружи, у соседей на виду, без малейшего шанса уединиться, без ванных комнат, без уборных, – все естественные потребности отправляются прилюдно. А поскольку бо́льшую часть года царит жара, уличные обитатели часто разгуливают полуголыми, на любые зовы природы отвечая незамедлительно и без малейшего стеснения.

Иными словами, чем меньше у нуворишей становится черт характера, присущих коренным индийцам, тем меньше они склонны терпеть индийскую деревенскую жизнь, какой она является взору на городских улицах. Но, пока уличные обитатели располагают возможностью подниматься по общественной лестнице, они будут по-прежнему стекаться в Калькутту из близлежащих, истерзанных нищетой провинций – Ориссы и Бихара, – тем более что здешнее разворачиваемое строительство нуждается в дешевой рабочей силе.

Живя на улицах и в басти (трущобах), бедняки мозолят глаза правительству, мешают его намерениям создавать роскошные пригороды и охраняемые поселки, а также особые экономические зоны, в которые предположительно польются капиталовложения из юго-восточных азиатских стран: Сингапура, Индонезии и др. Западнобенгальское правительство, пребывающее у власти уже три десятка лет, – самая долговечная в мире коммунистическая администрация, достигшая власти путем демократических выборов. И все же, чтобы склонить на свою сторону избирателей, недовольных государственным засильем в экономике, бенгальские коммунисты вынужденно двинулись по китайскому пути, затеяли приватизацию – и тут едва ли не опередили самих китайцев. Отчуждение земли под строительные участки, начавшееся в Западной Бенгалии, вызвало яростные протесты в Калькутте. Вспыхнул настоящий бунт: летели камни, разбивались ветровые стекла машин, сами машины горели; пришлось вызывать на выручку войска – один из редких случаев, когда военным удалось утихомиривать крупнейший индийский город.

Разумеется, в Китае землю экспроприировали бы гораздо легче. Китайский коммунистический режим способен действовать на оголтело капиталистический лад – там это воспринимается как естественное и должное. А в демократической Индии, особенно в Калькутте, – нет. Если история Дели была долгой и величественной уже к эпохе Великих Моголов, то Калькутта возникла только в конце XVII в., как торговый поселок, основанный британцами среди тропических болот, – и с тех самых пор являет собой рассадник общественных трений и столкновений. Дела ухудшила промышленная революция, для начала породившая изобилие ткацких и канатных фабрик, а в итоге сделавшая Западную Бенгалию неким индийским Руром: там сосредоточилась львиная доля сталеплавильных заводов. За последние десятилетия Калькутта превратилась в оплот и бастион профсоюзного движения и коммунизма. «Продолжающееся безразличие к судьбе калькуттской бедноты, – сказал мне В. Рамасвами, видный бизнесмен, работающий в Калькутте, руководитель и организатор первичных деловых ячеек, – закончится не чем иным, как бунтами, взрывами разрушительного насилия». Калькутта стремится стать городом всемирного значения, да только вся ее история подсказывает: события вряд ли будут развиваться мирно. Когда, например, власти Западной Бенгалии пытались в декабре 2006 г. упразднить рикш, определив этот вид транспорта как «позорный для человеческого достоинства», все городские рикши, а их насчитывалось 18 тыс., учинили яростный протест. Очевидно, Калькутта останется местом беспокойным.

В 2001 г. Калькутту официально переименовали в Колкату, согласно туземному бенгальскому произношению. Для поколений, с детства привыкших говорить и писать «Калькутта», новое имя звучит несуразно. Оно безлико, не вызывает раздумий ни о британском владычестве, ни о прискорбно знаменитой нищете города. Возможно, это к лучшему. Глобализация выплеснула на языковую поверхность множество речений сугубо местных и никому до того не известных. Не исключено, что слово «Колката» еще сможет привиться к иным языкам и наводить на мысли о новом – всемирном и собственно бенгальском – перевалочном пункте для грузов, доставляемых по морю из Восточной Индии, Бангладеш, Бирмы и Юго-Западного Китая или отправляемых туда. Древние и средневековые купеческие пути возобновляются и крепнут. Калькутта медленно возвращает себе территории в глубине страны, утраченные в 1947 г., когда Индийский полуостров политически разделился и возник Восточный Пакистан (впоследствии Бангладеш). Кстати, как уже говорилось, Юго-Западный Китай имеет выход к Индийскому океану только через Бенгальский залив. И, если по многочисленным разветвлениям Великого шелкового пути, шедшего из Китая, в Средние века вывозились на продажу чайный лист, лошади и фарфор, то ныне Бангладеш и Бирма располагают природным газом и способны продавать его Китаю с Индией. Индия может поставлять Китаю железную руду. Китай способен снабжать Индию любыми промышленными товарами. Невзирая на то что между этими двумя странами растет политическая напряженность, вызванная военно-морскими вопросами, в области экономической вероятен союз Индии, Китая, Бангладеш и Бирмы: покупателей и продавцов природного газа.