Альманах Array - Триединство. Россия перед близким Востоком и недалеким Западом. Научно-литературный альманах. Выпуск 1

– Иракцы до сих пор платят Кувейту за ущерб, нанесенный агрессией 1990 года. Однако те страшные события случились при прежнем иракском режиме Саддама Хусейна. Почему бы сегодня Кувейту не отказаться от репараций, чтобы таким образом помочь своим соседям строить новый Ирак?

– Репарации, причем не только Кувейту, определены Советом Безопасности ООН, а мы с уважением относимся к решениям этой международной организации. Нашей стране был нанесен огромный ущерб. Ирак – большая страна, богатая природными ресурсами. Всего 5 % от всех нефтяных доходов Ирака, отчисляемых нам в качестве компенсации ущерба, не являются большим бременем для этой страны. Это немного, учитывая потенциал иракской экономики.

Однако мы понимаем, что иракцы как никогда нуждаются в инвестициях, которых не хватает для восстановления инфраструктуры страны и развития экономики. Мы готовы обсудить вопрос нашего участия в этом. И мы готовы инвестировать часть положенных нам сумм в иракские экономические проекты. Мы надеемся, что обсудим это, как только в Ираке будет сформировано новое правительство.

– А почему кувейтские бизнесмены не вкладывают деньги в проекты в России?

– По причине недоработок с обеих сторон. Кувейтские бизнесмены инвестируют во многих странах мира, но в России почему-то нет, хотя это дружественная нам страна. Проблема точно не в политике, но и точно не в деньгах. У нас есть финансовые возможности для инвестирования за рубежом. Надо выяснить, в чем причина. Возможно, в недостатке информации, которую могли бы получать кувейтские инвесторы от российских коллег.

Этот и другие вопросы будут обсуждаться на заседании межправительственной комиссии по сотрудничеству, которую с обеих сторон возглавляют министры энергетики. Предполагалось, что она соберется в начале мая, но по просьбе российской стороны заседание было отложено. Мы хотим развивать сотрудничество с Россией и заинтересованы в продолжении ее участия в решении проблем нашего региона.

А. А. Степанов, кандидат исторических наук, журналист

Терроризм, как его ни называй, исламский или исламистский – это не только социальное зло. С ним надо бороться. Но чтобы эта борьба не стала охотой за привидениями или политической самоцелью, следует отделить такие понятия от окутывающих их мифов.

В последнее десятилетие их создано немало. Скажем, в США правящая элита, которая не может обходиться без образа внешнего врага, сменила в качестве такового коммунизм на исламизм, а борьбу с глобальным исламским терроризмом поставила во главу угла своей внешней политики и даже военной стратегии. Вашингтон пытается оправдать этим тезисом свое вооруженное вмешательство в Ираке и Афганистане, аргументируя им и свои угрозы нанесения ударов по Ирану. Для Государства Израиль исламский терроризм вообще предстает как главная угроза, которая призвана сплачивать весьма пестрое израильское общество и дает ему право продолжать оккупацию арабских земель, систематически применяя насилие в отношении палестинцев. Да и в России подспорьем для оправдания того, что происходило в Чечне и вокруг нее, служил все тот же аргумент борьбы с исламским терроризмом.

В отношении самого этого термина существует большая путаница. Террористами огульно называют и борцов против иностранной оккупации, и повстанцев, воюющих с коррумпированными антинародными режимами, и партизан, сражающихся за освобождение страны и национальные права своих народов. Между тем в международном сообществе уже устоялось краткое, но емкое определение терроризма как целенаправленного насилия против мирного, гражданского населения в определенных политических целях. Скажем, запугать население, заставить говорить о себе СМИ. Боевые действия против представителей власти, армии или спецслужб международное право не рассматривает в качестве террористических.

Первый миф, связанный с исламистским терроризмом, отождествляет его с насилием , изначально присущим исламу как религии и как формирующей государство доктрине . Ислам, дескать, агрессивен по своей сути. Мусульман обвиняют в том, что они любыми средствами добиваются создания всемирного халифата, где будет господствовать ислам и законы шариата. Этот миф настолько распространен, что даже папа римский Бенедикт XVI позволил себе публично процитировать христианского средневекового богослова, который назвал ислам агрессивной религией. Правда, после этого Папе пришлось неоднократно извиняться.

Говоря об историческом аспекте проблемы, не следует отрицать роль военного фактора в период арабского «завоевания стран» (футух аль-бульдан). Однако многочисленные новообращенные в ислам руководствовались преимущественно не страхом перед завоевателями, а универсальностью и доступностью для всех самого ислама. Принятие ислама освобождало на первоначальном этапе податное население от непомерных налогов и податей местным правителям, поскольку вступивший в умму (уммат аль-муминин) – наднациональную и трансграничную общину верующих – должен был вносить в ее общую казну лишь «ушр» или «ашар» – десятую часть своих доходов и имущества. Не принуждение, а мощнейший социально-экономический стимул способствовал тогда стремительному распространению ислама. Ислам отличался и определенной веротерпимостью по отношению к «людям священного писания». Так было и во времена Омейядского и Аббасидского халифатов, так и во времена Османской империи, где халифом считался сам султан.

Мусульманский фундаментализм – салафийя, то есть стремление восстановить первоначальную чистоту ислама и его социальную справедливость, а также исламский экстремизм, не исключающий для достижения этой цели применение насилия и джихада – справедливой войны с неверными, возник позже как издержки и следствие оказавшегося несостоятельным светского арабского национализма. Это была реакция на болезненный процесс колонизации, на политическую, военную, культурную и экономическую экспансию Запада в арабо-мусульманском мире. Мучительный процесс модернизации и ломки старых социально-экономических структур создавал для исламского экстремизма социальную базу в лице потерявших свой прежний статус, отчаявшихся, лишенных перспективы масс людей.

Эти процессы развивались как в самих мусульманских странах, так и среди эмигрантских общин на Западе. Трудности ассимиляции, на которую оказалось способно лишь около половины эмигрантов, порождали отчуждение среди тех, кто предпочел сохранить свой прежний образ жизни и свои традиции. А это в свою очередь толкало их к неприятию окружающего чуждого им мира. Но нельзя отрицать также и наличие идейно-религиозной основы в всплеске исламского экстремизма и терроризма. Как член наднациональной религиозной общности – уммы – рядовой мусульманин солидарен с единоверцами во всех частях мира и несправедливость, причиненную мусульманам в одном уголке планеты, их унижение, боль и обиду воспринимает как собственные. Отсюда категорическое неприятие мусульманами во всем мире несправедливости со стороны Израиля по отношению к палестинскому народу, к оккупированным мусульманским святыням в Иерусалиме. Мусульманская солидарность набрала силу во время советской оккупации Афганистана. Да и после ее окончания она подпитывалась палестино-израильским конфликтом, а позднее – американским вторжением в Афганистан и Ирак.