Коллектив авторов - Веселие Руси. XX век. Градус новейшей российской истории. От «пьяного бюджета» до «сухого закона»

Вернем упреки в необразованности и некультурности тем, кто плохо понимает, что непотизм и симония скорее не бич, но лучшее свидетельство становления власти и желанного укрепления государственных устоев, ибо показывают, что власть действительно таковой и является. Кому придет в голову искать милостей у пустого места? Убедительное подтверждение возрастания авторитета низовых учреждений из Омской губернии (2.1.23): «Предсельсовета деревни Казанки Казаткульской волости Татарского уезда совместно с секретарем означенного совета за самогон подделывают окладные листы, свидетельствуя фиктивную уплату продналога» [458].

Самогонщики нередко руководствовались и прямыми указаниями попечительного начальства. Мы точно не можем разъяснить, что и как в это время происходило в сельце Шушенском, но подлинно известно, что по соседству председатель качергинского волисполкома Минусинского уезда (25.1.23) «разрешил крестьянам ставить самогонные аппараты и вместе с самогонщиками пьянствует» [459]. В Новониколаевской губернии (29.1.23) в Канском уезде «коммунисты способствуют развитию винокурения. В селе Болмон определенные лица гнали самогон специально для коммунистов» [460]. Там же в Черепановском уезде крестьяне откровенно ссылались на пьянство среди коммунистов и ответственных работников, с «которых они берут пример» [461].

Хочется сказать, вот так бы и во всем. Но нет, нельзя поддаваться порывам и следовать кому бы то ни было решительно во всем. Случалось и так, что комактив был не на высоте своей социальной ответственности. Из Новониколаевской губернии сообщали (29.1.23), что «в Кауранской волости крестьяне называют некоторых коммунистов бандитами и пьяницами, так как они в пьяном виде устраивают дебоши» [462]. В Кубано-Черноморской области все еще цепко держались за традиции военного коммунизма, принципы нэпа с трудом проникали в сознание местных коммунистов (17.11.22), которые вместе с милиционерами продолжали бесцеремонно отбирать у населения самогон и распивали его [463]. Теперь совершенно ясно, почему Кубань, как и Тамбов, где тоже установилось облегченное отношение властей к населению, долгое время оставались ареной политического бандитизма – потому не смей отбирать у населения самое необходимое.

Но не будем забывать о принципиальных особенностях победившего государственного уклада. За годы гражданской войны и военного коммунизма партийцы привыкли к руководящей директиве из центра, научились любить ее и относиться как к родной. Ответработники жадно прислушивались к каждому дуновению из Москвы и нередко попадали впросак из-за капризов прихотливой столицы.

В марте 1922 года на одном из заседаний XI партсъезда в президиум Ленину подали записку, в которой говорилось: «Тов. Ильич! Разъясните в заключительном слове точнее одно место в Вашей речи от 6 марта. А именно, то место, где Вы сказали: «Он немного дерет, зато хмельного в рот не берет». На местах это поняли как санкцию выпивок (пьянства) до бесчувствия, особенно в деревнях. Все варят и гонят самогон – Ленин разрешил» [464].

Вот так, как говорится, нам не дано предугадать, как наше слово отзовется. Конечно же, Ленин гнать самогон не разрешал, просто 6 марта в выступлении на заседании комфракции Всероссийского съезда металлистов он разразился очередной гневной филиппикой по поводу бюрократизма: «Самый худший у нас внутренний враг – бюрократ, это коммунист, который сидит на ответственном (а затем и на неответственном) советском посту и который пользуется всеобщим уважением, как человек добросовестный. Он немножко дерет, зато в рот хмельного не берет. Он не научился бороться с волокитой, он не умеет бороться с ней, он ее прикрывает. От этого врага мы должны очиститься и через всех сознательных рабочих и крестьян мы до него доберемся» [465].

Значит, – смекнули на местах, – бюрократ это тот, кто не пьет, и ответственные работники, чтобы до них не добрались сознательные рабочие и крестьяне, ударились в загул. Можно представить, как иные партийцы, со стойким отвращением к вину начинали запивать, очищаясь в вине как в струях иорданских от скверны бюрократизма. И, надо отдать должное, помогало. Так в сообщении из Тамбова (30.1.23) обсерваторы из ГПУ отмечали, что наряду с оживлением в работе комячеек наблюдаются случаи пьянства среди коммунистов и увлечение игрой на биллиарде в трактирах [466]. Здесь впору и задуматься, что чему причиной, либо оживление – пьянству, либо наоборот, пьянство – оживлению.

Череповецкий секретарь губкома, вел дипломатическое наступление на Цека партии. Пьянство – болезнь организации, с которой губком ведет решительную борьбу, заверял он в своем секретном письме весной 23 года. «Но, несмотря на это, это болезненное явление не только не изживается, но наоборот углубляется и захватывает все большее количество членов организации». Ранее губкомом и контрольной комиссией, в качестве меры наказания ответработников, применялись выговор в печати и снятие с занимаемой должности. «Но в последнее время применение этой меры стало невозможным, – сетует секретарь, – так как пьянство настолько широко развернулось, что при применении вышеуказанной меры наказания губком лишен возможности заменять другими снимаемых ответственных работников». Публикация же в печати подрывает авторитет власти и дискредитирует ее в целом в глазах населения [467]. Положение кажется безвыходное. Но выход есть, поскольку, невзирая на болезнь, а может быть благодаря ей, намекает следующая фраза: «В целом связь с массами укрепляется и авторитет партии растет».

После полосы первоначального отчуждения и холода, потери коммунистических ориентиров члены партии стали постепенно притираться к условиям нэпа и даже входить во вкус. В конце концов, нельзя же все время вариться в собственном соку – один день партийному работнику пить с советским, другой день – советскому с партийным. Каждый образованный человек знает, что это прямая дорога к биологической деградации и социальному застою, и в этом смысле нэп сыграл благотворную роль, повсеместно привнес свежую струю в общественные отношения. В конце января 23 года из Башреспублики сообщали, что во время рождественских праздников советские и партийные работники пьянствовали вместе с нэпманами, по поводу чего появился строгий циркуляр о борьбе с пьянством [468].

Но на каком-то этапе всероссийского праздника, особенно после появления в отчетности ГПУ специальной «пьяньс-водки», малопьющее руководство в Москве встревожилось не на шутку и топнуло ногой, потребовав активной борьбы с самогоноварением. С января 1923 года в губерниях чередой пошли широковещательные двухнедельники и месячники борьбы с пьянством и самогоноварением; сводки насытились бодрой информацией о количестве проведенных рейдов, о поимке самогонщиков, конфискации аппаратов и уничтоженных объемах готовой продукции и полуфабриката. Такого рода информация быстро стала отдавать невыразимой казенной скукой и окрашивать самобытный облик губерний единой серой краской скучнейших и бесполезнейших цифр.