Коллектив авторов - Веселие Руси. XX век. Градус новейшей российской истории. От «пьяного бюджета» до «сухого закона»

В Вятской губернии (10–12.3.23) с 1 по 20 января было обнаружено самогонных очагов – 793, самогонщиков – 705, отобрано аппаратов – 405, ведер самогона – 292, возбуждено уголовных дел – 1017 [469]. Давно известно, что математика способна только вносить беспорядок и сгущать мрак в неподдающихся количественному анализу гуманитарных сферах. Что есть, например, самогонный очаг без самогонщика или самогонщик без аппарата? Как видно отсюда – тайна за семью сотнями печатей.

В Вологодской губернии (27.2.23) в ходе двухнедельника по борьбе с самогоноварением было произведено 1505 обысков. Отобрано 468 самогонных аппаратов, 1700 ведер самогона, заведено 1840 уголовных дел [470].

В Екатеринбургской губернии (12.3.23) за месяц борьбы с самогоном было обнаружено 320 самогонных очагов, задержано 1111 самогонщиков, конфисковано 502 самогонных аппарата, 18 бочек и 23 ведра самогона [471].

За Уралом кампания также проходила трафаретно и невыразительно. Алтайская губерния (2.4.23): вылито 3499 ведер самогонной бурды и 700 ведер самогона [472]. По Новониколаевской, Красноярской, Иркутской губерниям – все тот же безликий ряд цифр и более ничего социально значимого. Только Томская губерния подавала некоторые признаки жизни: за месяц у населения было отобрано 923 самогонных аппарата и более 11000 ведер самогонной бурды(23.3.23) [473], но борьба с самогонщиками, по всей видимости, велась с нарушением негласных этических норм, поскольку вызывала чрезмерное раздражение крестьян, которые принялись разоружать милиционеров (12.3.23) [474].

Кампания против самогонщиков имела и положительные черты. Паче чаяния она стала в некотором роде ценным научным исследованием, в ходе которого социологическая мысль обнаруживала, что кое – где пьянство, вопреки расхожему мнению, не только не препятствовало общественному развитию, но часто, являлось стимулятором социального и научно-технического прогресса, как в Европе, так и в Азии. Например, в Вологодской губернии (13.2.23) выяснилось, что местами самогон выделывался коллективно целыми деревнями, а в некоторых волостях были обнаружены «настоящие самогонные заводы, оборудованные по последнему слову техники» [475]. В Томской губернии в Марьинском уезде в одной из волостей был обнаружен паровой самогонный завод! [476]Сейчас удивляются устойчивости советских коллективных форм сельского хозяйства – так это потому, что не видят их настоящих глубинных корней. Вот с чего начиналась и на чем стояла настоящая коллективизация деревни и совершенствование ее материально-технической базы, а вовсе не с товарищеской обработки земли, МТС и прочей зеленой скуки, которой переполнены труды советских идеологов.

Парадные рапорты с мест об успехах борьбы с самогоном просто неловко читать, поскольку, во-первых, трудно сочувствовать тому, как наступали на горло песне, кроме того, были бы эти отчеты еще и объективными. Так ведь, как принято говорить, они показывают лишь надводную часть айсберга, над которой, сверх того, сами нагоняют много тумана. Например, на родине вождя в Симбирской губернии в начале февраля (9.2.23) было отмечено, что «пьянство среди населения заметно пошло на убыль», зато «есть районы, где милиция поголовно пьянствует» [477]. Информация настолько неудовлетворительная, что совсем неясно, почему крестьяне сократили выделку и потребление напитка – то ли по причине репрессий, то ли по причине естественной убыли сырья. Также непонятно и подозрительно то, куда конфискованные напитки девались, отчего такая дисгармония – трезвые крестьяне в нужде, а милиция поголовно пьянствует? Симбирская губерния у нас на заметке еще со сводки от 29 января, где мимоходом отмечалось, что в Саранском уезде возбуждены дела о смещении старших милиционеров, не представивших районному начальству ни одной бутылки самогона [478]. Ясно, что было нелегко расставаться с вещественными доказательствами.

Так или иначе, в результате репрессий или других известных причин, но зафиксированный в информационных сводках ГПУ между осенью 1922 и весной 1923 года колоссальный взрыв пьянства к началу весенних полевых работ резко пошел на спад. Понемногу сообщения о выветривании алкогольного приступа у населения отовсюду стекались в Москву, как бы возвещая о готовности граждан советской страны к штурму других вершин социалистического строительства. В конце марта пала даже смоленская твердыня (27.3.23) – в губернии с облегчением констатировали: «С истощением у населения хлебных запасов выделка самогона уменьшается» [479].

Общество, прошедшее через войны и голод, вынесшее на себе разруху и тяготы революционных перемен, безобразно и радостно отметило их окончание и возвращалось в упорядоченную жизнь. Из ГПУвской документации исчезла «пьяньсводка», главное внимание чекистов вновь обратилось в сторону традиционных забот по слежке за эмиграцией, выявлению остатков антисоветского и антибольшевистского подполья, подрыву единства и дискредитации русской православной церкви и прочих подобных дел, оставивших глубокий след в истории советского общества.

И.Б. Орлов

В русской традиции многие стороны повседневности тесно связаны с употреблением спиртного. Однако в России водка всегда была чем-то большим, нежели просто выпивкой. Алкоголь являлся частью народной обрядности, поэтому отрицание властями значимости спиртных напитков неизбежно вело к изменениям в ментальности населения. Неудивительно, что идеологические структуры правящей партии стремились манипулировать отношением населения к выпивке. Более того, сфера контроля большевистского режима над массовым потреблением алкоголя стала ареной не менее упорных «сражений», чем поля Гражданской войны.

Правда, поначалу новая власть не собиралась вплотную заниматься вопросами производства и потребления алкогольных напитков. Основания «сухого закона» при большевиках дополнились явной идеализацией облика рабочего класса, чей безалкогольный досуг должен был стать антиподом повседневной жизни сословий царской России. Априори предполагалось, что в новом обществе пристрастие народа к спиртному исчезнет, как по мановению волшебной палочки, по причине отсутствия социальных кор – ней оного. Неслучайно в Программе РКП(б) в марте 1919 года злоупотребление спиртным причислено к «социальным болезням», а запрещение алкоголя, как «безусловно вредного для здоровья населения», было внесено даже в план ГОЭЛРО.

Однако в полной мере утопические воззрения большевиков на возможность пополнять бюджет без торговли вином проявились все же после завершения Гражданской войны. Это объяснялось тем обстоятельством, что в ленинской концепции социализма не было места спиртному как источнику добычи «легких денег». Об этом вождь прямо заявил на Х Всероссийской партийной конференции в мае 1921 года, а в марте следующего года с трибуны XI съезда партии вообще поставил вопрос о категорическом недопущении «торговли сивухой» ни в частном, ни в государственном порядке [480].