Коллектив авторов - Веселие Руси. XX век. Градус новейшей российской истории. От «пьяного бюджета» до «сухого закона»

«Некоторым товарищам», понявшим политику государства неправильно («Раз советское государство выпускает – значит, можно пить»), приходилось ее разъяснять: «Это и приводит к целому ряду отклонений от нашей пролетарской морали. Достаточно посмотреть, что делается на улицах промышленных городов в дни получки, чтобы судить, насколько сильно снова начинает возрождаться старый «растеряевский» быт со всеми его сценками: поножовщиной, матерщиной, проституцией, хулиганством. Даже рабочая молодежь, а зачастую и комсомольцы, начинают вовлекаться в эту пьянку, забывая и об учебе, и о клубе, и о физкультуре, о всех тех задачах, которые поставила перед ними пролетарская революция. Это и есть нарушение нашей классовой, пролетарской, коммунистической морали. Водка отравляет и разрушает организм, она отрывает нас от действительного мира и уносит в мир иллюзий, она лишает нас рассудка. Водка ослабляет нашу волю, мы не властны над собой, мы не способны собой руководить, когда одурманиваем свои мозги этим отравляющим средством. То физическое покачивание из стороны в сторону, которое так характерно для пьяных, есть одновременно и колебание нашей воли» [607].

Начавшийся в 1928 году культпоход сопровождался созданием в школах ячеек ОБСА и комсомольских групп «Юный враг водки», организацию во многих городах детских демонстраций под лозунгом «Папа, не пей водки!» у ворот предприятий в дни получки родителей. Порой эти мероприятия были весьма внушительными: в Сталинграде в таких шествиях участвовало до 12 000 пионеров [608].

Юные трезвенники выступали с лекциями на подшефных предприятиях, посещали специальные антиалкогольные курсы. В 1930 году школьники Бауманского района Москвы перешли к новой форме «воспитания» отцов: стали заключать с ними договоры о безусловном неупотреблении спиртного [609]. В августе 1929 года московская конференция областного слета пионеров приняла следующую резолюцию:

«1) Требовать от своих старших товарищей и руководителей – от комсомольцев – отказа от выпивки.

2) Бороться с алкоголизмом родителей путем демонстраций и т. п. Оказывать помощь родителям в организации домашнего быта.

3) Бороться против спаивания детей родителями и родственниками вплоть до лишения родительских прав и отобрания детей по суду.

4) Добиваться противоалкогольного преподавания в школе…»

В шумной «трезвенной» кампании тех лет было много поверхностного, показного, непродуманного. Административное введение «двухнедельников» и месячников трезвости, внезапные «налеты» дружин ОБСА на торговавшие спиртным «точки» и их принудительное закрытие, а также такие формы деятельности, как призывы к девушкам не целовать пьющих парней, – все это заканчивалось, естественно, провалом. Примитивная и грубая агитация (когда в числе приверженцев старого быта обличали не только русских царей, но и Пушкина с Лермонтовым), участие «трезвенников» в печально известных антипасхальных и прочих антирелигиозных мероприятиях не добавляли им авторитета и поощряли самое примитивное восприятие культуры прошлого. Под горячую руку досталось и МХАТу, где, по мнению лихих журналистов, в большинстве пьес воссоздавался «старорежимный» быт с непременными выпивками.

Для публичного обсуждения предлагались следующие «дискуссионные» темы: «Группа товарищей направляется на гулянку, причем эта гулянка предполагает быть «мокрой», т. е. на этой гулянке предполагается выпить изрядное количество бутылок вина, горькой, пива и т. д. Один из этой группы категорически отказывается пить, мотивируя свой отказ целым рядом аргументов, как-то: «партия запрещает пить», «вино вредно отражается на организме», «водка ослабляет мозговую деятельность и волю» и т. д. За свои рассуждения такой товарищ окрещивается «мещанином», потому что он якобы нарушает волю коллектива, он отступает от «товарищеской солидарности», «держится изолированно» и проч. Спрашивается, действительно ли этот товарищ заслуживает названия «мещанина», нарушает ли он волю коллектива?»

Вот другой пример. «Комсомолец старается употребить все свое красноречие на то, чтобы убедить комсомолку в необходимости иметь половую связь. Комсомолка «принципиально» не возражает против доводов своего партнера, но возражает по части своевременности этой половой связи. Аргументы комсомолки следующие: необходимость раньше закончить учебу, нужно стать совершенно самостоятельным человеком материально, необходимо создать условия для воспитания будущего ребенка. Все эти аргументы девушки беспощадно отметаются бравым и смелым комсомольцем, они относятся им к области «мещанства», «трусости», «жеманства» и т. д. Но на чьей стороне классовая правда, где чувствуется социальный подход к вопросу и где виден один лишь эгоизм, отклонение от этой социальности?»

Образцом разухабистой «трезвенно-атеистической» пропаганды может служить опубликованный в «Правде» «Новый завет без изъяна евангелиста Демьяна» (популярного в те годы «пролетарского» поэта Демьяна Бедного). Евангельское повествование о Христе было представлено так:

Тот же автор в «антиалкогольной» поэме «Долбанем!» провозгласил образцом морали «честного трезвого Хама», не побоявшегося, как Павлик Морозов, обличить родного отца Ноя:

Журнал «Антирелигиозник» рекомендовал костюм «поповское орудие» для школьного агитационного маскарада: «Школьник одет попом или другим служителем культа. В руках у него четвертная бутыль. На бутыли, помимо обычных этикеток для водки, делаются надлозунги от имени попов: «Наше оружие против нового быта» или «Водка – наш помощник»» [611].

Под лозунгом искоренения «духовной сивухи» участники «культпохода» обрушивались и на потенциальных сторонников в борьбе за трезвость – как, например, развивавшееся в 1920-х годах движение сектантов-«чуриковцев», насчитывавшее до 100 000 последователей. «Братцам» Ивана Чурикова не помогла даже образцово устроенная сельскохозяйственная коммуна под Ленинградом: они попали под убийственный «обстрел» прессы, и в итоге движение было ликвидировано обычными для тех лет административными средствами [612].