Борис Акунин - Между Азией и Европой. История Российского государства. От Ивана III до Бориса Годунова

Летописи подробно описывают болезнь Василия III, потому что это было событием огромной государственной важности. Симптомы выглядят довольно странными. У великого князя на бедре образовался маленький нарыв, превратившийся в гнойную опухоль, из которой вылез какой-то стержень длиной в 25 сантиметров. Василий промучился несколько недель, обессилел и скончался. Консилиум медиков из числа читателей моего блога, ознакомившись с летописным описанием болезни, пришел к выводу, что, по-видимому, великого князя свел в могилу остеомиелит с костным секвестром, осложненный сепсисом, – скорее всего, на фоне диабета.

Василий Иванович умер 3 декабря 1533 года, оставив государство в чрезвычайно шатком положении. Самодержавная конструкция, выстроенная Иваном III, совершенно не предусматривала ситуации, при которой источником принятия всех важных государственных решений окажется трехлетний ребенок.

Таким образом, и в семейно-династическом смысле Василий III оказался не особенно состоятелен: наследника на свет все-таки произвел, но преемственность власти не обеспечил.

При том что события частной жизни и довольно долгого правления Василия Ивановича историкам хорошо известны, об индивидуальных качествах этого человека, как и в случае с его отцом, мы можем судить лишь по поступкам и немногочисленным, не всегда достоверным отзывам современников, а между тем личность этого невыдающегося самодержца наложила отпечаток на ход отечественной истории данного периода, такого же тусклого.

Тяжелое потрясение, пережитое Василием во время спора о престолонаследии 1497–1498 годов, не могло не отразиться на характере князя, которому в то время было 18 лет. Речь ведь шла не только о том, кому достанется венец. На Руси близкие родственники государя, если это были не его дети, находились в серьезной опасности – рассматривались как потенциальная угроза престолу. Мы помним, сколь сурово Иван III обходился с младшими братьями. Если бы государем стал Дмитрий, а вместе с ним партия Елены Волошанки, участь Василия была бы печальна. Вот почему он (несомненно, под влиянием матери Софьи Палеолог) вступил в заговор – и понес тяжелую кару: отец велел его арестовать. Те несколько месяцев, в течение которых Василий находился в заключении, зная, что после смерти отца ему будет еще хуже, должны были напугать и ожесточить его на всю жизнь. Урок, который узник извлек из своего несчастья, заключался в следующем: никакого мягкосердечия в отношениях с родичами. Как безжалостно вел он себя с родными братьями, мы уже знаем. С племянником Дмитрием, чуть было не взявшим верх в борьбе за трон, Василий поступил еще круче.

Перед самой кончиной суровый Иван Васильевич вдруг помягчел. Герберштейн пишет: «…На смертном одре, он приказал привести его [Дмитрия] к себе и сказал ему: «Милый внук, я согрешил перед Богом и перед тобой, заключив тебя в темницу и лишив тебя законного наследства; заклинаю тебя – прости мне обиду; будь свободен, иди и пользуйся своим правом». Димитрий, растроганный этой речью, охотно простил вину деда. Но когда он выходил из его покоев, его схватили по приказанию дяди Гавриила [автор называет Василия официальным именем] и бросили в темницу».

Страх Василия был столь силен, что он осмелился ослушаться своего грозного отца. Дмитрия поместили в оковы и посадили в «полату тесну», где вскоре он зачах, а возможно, был отравлен, «быв одною из умилительных жертв лютой Политики, оплакиваемых добрыми сердцами и находящих мстителя разве в другом мире» (Карамзин).

Подобную решительность Василий проявлял редко – только когда чувствовал себя в большой опасности или когда, как в истории с разводом, страстно чего-то желал.

Редко бывает, чтобы из наследника, выросшего при властном отце и своенравной матери, получился волевой, самостоятельный правитель. Став великим князем, Василий Иванович не стал изобретать ничего нового, а старался следовать курсом родителя. На первом этапе получалось неплохо, но затем политические обстоятельства стали меняться, приспособиться к ним у Василия не получалось, и дела шли всё хуже и хуже.

Единственное, в чем сын великого Ивана преуспел – еще больше возвысил положение московского самодержца, последовательно ведя линию отца. Впрочем, трудно сказать, чем определялась эта последовательность: осознанием государственной необходимости или природной чванностью. Судя по некоторым деталям – скорее второе.

В отличие от холодного Ивана Васильевича этот монарх был сердечен и прост с теми, кого любил.

Сохранились письма Василия к молодой супруге. Он очень трогательно заботится о ее здоровье и о маленьких сыновьях: «Ты б ко мне о своем здоровье и о детех отписывала, как тебя Бог милует и как детей Бог милует; да и о кушанье о Иванове и вперед ко мне отписывай, что Иван сын коли покушает, чтоб то мне ведомо было». Перед самым концом умирающий очень просил не приносить к нему сына, чтобы малыш не испугался, а прощаясь с женой, уверял ее, что ему совсем не больно.

Однако за пределами домашнего круга этот правитель был еще надменнее отца и приходил в ярость при малейшем возражении. Его придворные были до такой степени запуганы и принижены, что, по свидетельству Герберштейна, боялись сказать лишнее слово, отвечая на всякий нестандартный вопрос формулой: «Про то ведают Бог и Государь». Другой иностранец, Иоганн Фабри, сторонник абсолютизма, видит в русском самодержавии образец для подражания: «Замечательно и заслуживает высшей похвалы у них то, что всякий из них, как бы ни был он знатен, богат и могуществен, будучи потребован князем хотя бы через самого низкого гонца, тотчас спешит исполнить любое повеление своего императора, яко повеление Божье, даже тогда, когда это, казалось, сопряжено с риском или опасностью для жизни… Словом, нет другого народа более послушного своему императору, ничего не почитающего более достойным и более славным для мужа, нежели умереть за своего государя».

Василий был груб с приближенными, а впадая в гнев, бывал и жесток. Однажды боярин Берсень-Беклемишев осмелился заспорить с государем – тот крикнул: «Ступай, смерд, прочь, не надобен ты мне!», а когда боярин не замолчал, ему отрезали язык. Однажды, осерчав, Василий велел утопить в реке татарских послов. За что-то уморил в темнице своего зятя, князя Василия Холмского, женатого на его родной сестре (той самой, которую Иван III неудачно сватал за внука австрийского императора).

Умирающий Василий III прощается с сыном. Лицевой летописный свод