Роберт Каплан - Месть географии. Что могут рассказать географические карты о грядущих конфликтах и битве против неизбежного

Месопотамия оказалась среди тех частей Османской империи, контроль над которыми был самым слабым. Будучи еще одним примером образования с нечеткими географическими границами, Месопотамия была достаточно разобщенным собранием племен, сект и этнических групп, которое турки впоследствии разделили на вилайеты , с севера на юг: курдский Мосул, суннитский Багдад и шиитскую Басру. Когда после распада Османской империи британцы попытались «придать нужную форму» политическому образованию между Тигром и Евфратом, то они создали адскую смесь из курдского сепаратизма, шиитского стремления к племенному обособлению, а также суннитского напора. [448]Для того чтобы соединить нефтяные месторождения на севере с портом в Персидском заливе на юге, что было частью морской и сухопутной стратегии по защите Индии, британцы свели вместе этнические и религиозные силы, которые было бы сложно утихомирить обычными способами.

Расцвет арабского национализма после Второй мировой войны привел к дальнейшему размежеванию. Иракские чиновники и политики были весьма враждебно настроены друг против друга. Были те, кто считал, что лучшим вариантом для раздираемых противоречиями иракцев было бы стать частью единого арабского государства, простирающегося от Магриба до Месопотамии. Другие боролись против неблагоприятных обстоятельств за объединенный Ирак, который, несмотря на свою географическую нелогичность, смог бы подавить свои внутренние межрелигиозные волнения. В любом случае почти 40 лет спустя, 14 июля 1958 г., нестабильная, неспокойная и слабая демократия, которая возникла в 1921 г. и перемежалась переворотами и полуавторитарными монархическими режимами, внезапно закончилась, когда в результате военного переворота были смещены прозападные власти Ирака. Король Фейсал II, который правил страной уже 19 лет, вместе со всей своей семьей был поставлен к стенке и расстрелян. Премьер-министр Нури аль-Саид был расстрелян и похоронен; впоследствии его труп был вырыт из земли, обезображен и сожжен толпой. Подобный акт был неслучаен — эти события показали, как бессмысленно и извращенно применялось насилие в политической жизни Ирака. Череда деспотических режимов в стране в стиле Восточного блока началась с бригадного генерала Абдель Керима Касема и закончилась Саддамом Хусейном, и только таким образом можно было предотвратить распад государства, состоящего из настолько разномастных групп и политических сил.

Тем не менее, как пишет Давиша, «историческая память — это не последовательность событий и в то же время не их совокупность… и хотя, вне всяких сомнений, бо́льшая часть истории Ирака была связана с авторитаризмом, в ней всегда был проблеск надежды на демократию…». [449]Поскольку Ирак старается избежать сползания назад к тирании или анархии, как стало уже привычным для этой страны, стоит иметь в виду, что в 1921–1958 гг. там все же существовало что-то вроде демократии. Более того, саму географию можно интерпретировать по-разному. При всей склонности Месопотамии к дроблению на отдельные группы, как объясняет Ходжсон, такое государство в действительности не является полностью искусственным и имеет корни в древней истории. Сама площадь для возделывания почвы, созданная Тигром и Евфратом, послужила основой для одного из узловых демографических фактов Ближнего Востока.

Все же любой демократический строй, который сложится в Ираке во втором десятилетии XXI в., будет неустойчивым, коррумпированным, неэффективным и достаточно непредсказуемым, и политические убийства, вполне возможно, будут при этом обычным явлением. Одним словом, демократический Ирак, несмотря на огромные запасы нефти и армию, подготовленную американцами, будет слабым государством, по крайней мере в ближайшее время. А его враждующие политики будут искать финансовой и политической поддержки в соседних державах — в основном в Иране и Саудовской Аравии — и в результате окажутся в определенной мере марионетками в их руках. Ирак мог бы стать более масштабной версией Ливана 1970–1980-х гг., разрушенного гражданской войной. Поскольку ставки в Ираке очень высоки — ведь люди, находящиеся у власти, благодаря коррупционным схемам смогут получать доступ к сулящим невероятное богатство запасам нефти, — внутренняя борьба, как мы уже увидели, будет долгой и жестокой. Статус прозападного оплота в центре арабского мира требует от государства внутренней силы и стабильности, но пока ничто не указывает на это.

Ослабленная Месопотамия могла бы предоставить возможность стать лидером в регионе другому демографическому центру арабского мира со значительными запасами природных ресурсов. Но сложно предугадать, в каком направлении будут развиваться события. Саудовцы по натуре нервные, нерешительные и ранимые люди. Это объясняется тем, что колоссальные запасы нефти сконцентрированы в стране с достаточно небольшим населением, которое тем не менее характеризуется большим количеством молодых людей, одновременно склонных к радикализации и стремящихся к демократии — именно это поколение стало основной движущей силой революций в Тунисе и Египте. Эпоха, наступившая после смещения Мубарака в Египте — стране с самым большим населением в арабском мире, — будет эпохой правительств, чьи активные действия, демократические или нет, будут направлены на укрепление власти внутри страны и на решение демографических проблем, связанных с верховьями Белого и Голубого Нила в Судане и Эфиопии. Эфиопия имеет население 83 млн человек, что даже больше, чем население Египта, а население Северного и Южного Судана составляет более 40 млн человек. В XXI в. борьба за водные ресурсы станет дополнительной проблемой всех правительств этих государств. Так вот, именно этой самой слабостью арабского мира и пытаются воспользоваться в собственных интересах Турция и Иран, призывая к созданию единого мусульманского сообщества — уммы.

Эта слабость проявляется не только в Ираке после вторжения, но и в Сирии. Сирия является еще одним важнейшим географическим полюсом арабского мира — со времен Средневековья и до сегодняшнего дня. В действительности Сирия претендует на то, чтобы быть в эпоху холодной войны местом, «где бьется сердце арабизма ».

В 1998 г. я отправился на юго-восток от горной системы Тавр, спускаясь по крутым склонам из Малой Азии на равнины Сирии, где сосны и оливковые деревья периодически сменялись известняковыми холмами. Позади я оставлял стабильную и промышленно развитую Турцию, в которой национальная идея подкреплена географической логикой Черного моря на севере, Средиземного — на юге и западе и цитаделью горных цепей на востоке и юго-востоке. В этой крепости, построенной самой природой, ислам был частью демократической идеи. Но, покинув Турцию, я ступил на территорию, искусственно собранную из разобщенных лоскутков, которые скреплены только баасистской идеологией и сопутствующим ей культом личности. Фотографии президента Хафеза аль-Асада на каждой витрине и лобовом стекле каждой машины уродовали пейзаж. География не была определяющим фактором для судьбы Сирии — как и Турции, — но с нее все начиналось.