Артем Драбкин - Мы дрались на истребителях

Рассадкин П.А. 1944 год

– Как относились к потерям?

– С сожалением. Сознательно. Война без потерь не бывает.

– Первые потери воспринимались более остро, чем последующие?

– Всегда одинаково. Всегда это было тяжелым делом, хоронить друзей.

– Как погиб Харламов?

– Наш командир эскадрильи Михаил Иванович Харламов. Был хороший летчик, с большим налетом, требовательный, летал с нами всегда. Заметно старше нас. Погиб он нескладно. У него в оккупации пропала жена. Получил он письмо, что нашлась жена. Ему дали отпуск. Был напряженный период, лето, но ему дали отпуск, выписали отпускной билет. Он говорит: «Еще один раз слетаю и поеду со спокойной душой домой». Мы ему советовали не лететь. Он говорит: «Нет, я еще слетаю». Настоял. Он пошел и не вернулся. Был подбит в районе Кебергнеста. Якобы сел на воду и перебрался на шлюпку. На «Кобрах» уже была шлюпка оранжевого цвета. Якобы он был на плаву. Надо было его прикрыть. Дали задание мне и еще другому летчику найти его и прикрыть в случае чего. Погода была хорошая, солнечная. Мы походили там. Большого волнения не было, в принципе мы никого не обнаружили. Мы побарражировали, но ничего не обнаружили. Мы все очень сожалели. Если бы он не полетел, а полетел другой, может быть, и никто бы не погиб. И он поехал бы в отпуск.

– Вчера вы упоминали Горбачева. Дружили с ним?

– Да. К девкам вместе ходили. Он и Сугоняев погибли 29 февраля 1944 года. Зенитки сбили. Было задание нашему полку блокировать аэродром Луостари в интересах других полков. Ведущим был заместитель командира полка Адонкин. Мы делали два вылета туда, как штурмовики на бреющем полете. Мы не стреляли, а просто блокировали аэродром, чтобы немцы видели, что мы там что-то хотим делать. Мы один раз слетали, заходим над аэродромом, проходим, если кто успеет стрельнуть, стреляет, на малой высоте, качели туда-сюда. Зашли, прошли, ушли. Вернулись. Заправили самолеты, нам сказали, еще раз. Во время этого второго вылета их подбили. Горбачев Сашка был у меня ведомый. Я видел, как над самым аэродромом у него с мотора уже пламя горело. Думаю, все, человек пропал, не вернется. Потом, когда развернулись на обратный маршрут, двух не было. Нас было шестерка. Двоих из шестерки сняли зенитки. Там был мощный огонь. И по мне эти струи были, не знаю, как уцелел. Они могли нас всех уложить. Мы, можно сказать, безграмотно пошли туда. Второй раз не надо было туда соваться. Они, видимо, уже приготовились. Сплошной огонь со всех сторон. И пулеметный, и пушечный, не знаешь, куда деваться. Могли нас всех порубать.

– Были такие задания, на которые не хотелось лететь?

– Мы понимали, что это очень опасно. Штурмовики на Ил-2, это одно дело. А мы на «Кобрах», что мы можем сделать? Мы прекрасно осознавали, что это опасно, тем более второй полет. Не скажешь, что я не полечу.

– Какое было отношение к политсоставу?

– Уважали политсостав, особенно тех, которые летали. Они занимались воспитательной работой, политинформации, организовать досуг, питание. Жить не мешали. Есть отдельные люди, которые их недолюбливали. Это с особым характером люди. Дескать, он болтун, только говорить может. А чего он плохого делал, ничего не делал. Такая его должность, его обязанность, выполнять воспитательную работу, духовное, материальное обеспечение. Организовывать отдых. Нужные были люди, на своем месте.

– С особистами какие были отношения?

– Хорошие, добрые отношения. Мы знали, что он работает в органах. Знали, что при нем нельзя особенно расхлябанно разговаривать. Анекдоты антиправительственные травить. Опять мы считали, если такой орган создан, значит, он нужен. Всякие субъекты появлялись в коллективе.

– Он не вербовал осведомителей?

– Ко мне подходили. Мы прибыли на аэродром Ваенга, оперативник ко мне обращался, но я отказался. И все, нормально. Мы разошлись.

– Какая у вас послевоенная служба?

– В Ригу попал на курсы. После курсов работал начальником штаба 62-го истребительного полка в Севастополе. Летал на «Кобрах». Через год отправили в Монино, в Военновоздушную академию. 4 года отучился и был назначен командиром 769-го полка на Север. Полковника получил. В 1957 году стал заместителем командира дивизии. Потом был назначен командиром 122-й дивизии. Командовал с 1957 до 1 сентября 1958 года. Примерно полтора года. Летать продолжал. В 1958 году был направлен в Академию Генштаба. В 1960-м году закончил Академию. Был назначен начальником авиации в 23-м корпусе ПВО. Потом вышел на пенсию.

РАССАДКИН ПЕТР АЛЕКСЕЕВИЧ капитан (ст. лейтенант), 1921

Я родился в 1914 году в Ростове-на-Дону. В августе того года началась Первая мировая война. Поэтому все мое детство, жизнь моей семьи, да и всей страны была связана с главным событием внешней политики – войной. Сначала Мировой, а потом Гражданской.

Те события, что отражены в романе «Тихий Дон», были пережиты и мной, и оставили свой отпечаток, несмотря на то, что лет тогда мне было немного. Мы в то время жили в станице Новощербиновской Краснодарского края. В этой станице я потерял полруки – подорвался на детонаторе от ручной гранаты. Увидел трубочку, стало интересно: «А почему это она с этой стороны завальцована?» Отец увидел, что я с ней ковыряюсь, отнял, забросил на шкаф. Но этим он только разжег мое любопытство. Помню только, что залез на шкаф, нашел эту непонятную штуковину, расковырял и… взрыв.

После окончания Харьковского авиационного института я попал в Г орький на завод № 21. Тогда не было «свободных» дипломов, как сейчас. К примеру, выучился ты на инженера, вот тебе путевочка – кати, скажем, в Новосибирск. Так в октябре 1938 года я оказался в Горьком. Прибыл, представился начальству. На инженерные кадры тогда был «голод». По традиции молодого специалиста принимал директор завода и определял ему место. Мне он сказал идти в производство, гарантируя скорое продвижение. Я же хотел в конструирование, в опытные работы, потому что знал, что на заводе работает филиал КБ Поликарпова по машинам И-16.

Так сложилась судьба, что я принимал участие в том, чтобы решить вопрос с увеличением количества горючего на И-16.