Иэн Сэнсом - Бумага. О самом хрупком и вечном материале

Проникновение бумаги из Китая в арабский мир, а оттуда через Византийскую империю в христианскую Европу было долгим процессом — так же как долгим процессом было, собственно, ручное производство бумаги. Оно состояло из череды монотонных трудоемких операций. Представьте: рабочий погружает раму с сеткой в ванну с бумажной массой, вынимает ее и дает стечь воде; другой, валяльщик, снимает бумажные пласты с сетки и стелет их на войлок; третий складывает бумажные листы в стопку, отжимает их под прессом и потом развешивает для просушки — один за другим, один за другим, и так до бесконечности… И эти операции были еще отнюдь не самыми изнурительными, другие отнимали даже больше времени и человеческих сил: до того как в начале XVIII века в Нидерландах придумали так называемый голландский молотильный барабан, или “холландер”, рабочим приходилось долго и муторно вручную измельчать и перетирать сырье — старые тряпки; для проклейки сформованные бумажные листы надо было окунать в емкости с крахмалом; в завершение бумагу ровняли и разглаживали, методично избавляясь от бесконечных рубцов и морщин — делали это где вручную, а где прогоняя листы между гладкими металлическими валами.

Дард Хантер, который понимал в выделке бумаги лучше, пожалуй, чем кто-либо другой — он был в одно и то же время ученым-теоретиком и практикующим ремесленником, основал бумажную мастерскую и создал музей бумаги, от начала до конца самостоятельно издал несколько книг, для которых собственноручно изготовил бумагу, придумал и отлил шрифты, выгравировал иллюстрации и написал текст, — так вот, этот Дард Хантер считал, что в бумажных мастерских могли работать только люди исключительной силы и здоровья, поскольку “вечно согбенная поза вкупе с удушливым жаром, поднимающимся над ванной с бумажной массой, старили их раньше срока… так что многие в свои пятьдесят лет выглядели так, будто стоят на пороге восьмого десятка”.

Какими бы трудностями, тяготами и затратами ни было чревато ручное производство бумаги, традиции его живы и поныне. Махатма Ганди, как известно, в 1938 году делал бумагу в Харипуре, когда там проходил съезд партии Индийский национальный конгресс, а в деревне Санганер в окрестностях Джайпура бумагу традиционным для Индии способом изготавливают до сих пор — при этом не используют химикаты, отбеливатели и искусственные красители и сушат готовые листы исключительно под лучами солнца. В Непале из коры волчеягодника по старинной технологии выделывают вручную бумагу под названием локта. Японцы вряд ли когда согласятся отказаться от васи . “Откуда в васи такое обилие достоинств? — задается вопросом один из основателей японского Общества радетелей народного искусства Соецу Янаги. — Дабы не раздумывать над этим напрасно, следует помнить, что мать этой бумаги — сама природа, а отец — исконная традиция”. Что до Британии, то там существует, к примеру, “Икзотик пейпер компани”, которая в деревне Чилкомптон, графство Сомерсет, производит эксклюзивную бумагу с использованием перетертых в порошок бивней слонов из Уобернского сафари-парка.

А тем временем на громадных целлюлозно-бумажных комбинатах стальные челюсти в щепки крушат древесину, и щепки варятся в ваннах щелочного раствора, чтобы быть затем смешанными с жидкостью фирменного сверхсекретного состава. В “Справочнике по токсикологии и экотоксикологии целлюлозно-бумажного производства” (2001) перечислены три с лишним десятка химических веществ, применяемых обычно в процессе изготовления бумаги. Так, для бумажного производства необходимы акриламид, алкенилянтарный ангидрид, алкил-кетендимер, сульфат алюминия, зеленый анилиновый краситель, анионный полиуретан, анионный азокраситель, катионный азокраситель, бентонит, биоциды бронопол и метилизотиазолинон, полиакриламид, модифицированный крахмал, хлор, коллоидный кремнезем, антивспенивающие агенты, флуоресцентные отбеливающие вещества, соляная кислота, пероксид водорода, полиалюминия гидроксид хлорид, эпоксидные смолы, полиамин, полиэтиленимин, канифольный клей, хлорат натрия, дитионит натрия, гидроксид натрия, силикат натрия, стеариновая кислота, сополимер стирола.

Перечисленные химикаты придают бумаге необходимую прочность и столь любезную нашему глазу белизну. Одни из них, по ходу дела вмешанные в бумажную массу, заполняют пространство между волокнами целлюлозы, наподобие того, как жировая ткань или — всякое бывает — ботокс распределяется в нашей подкожной клетчатке. Другие наносятся на поверхность бумаги — как лак или крем для загара. Взяв книгу — или просто бумажный лист, — вы держите в руках не дар природы и не порождение творческого ума, а плод двухтысячелетних трудов человечества, людей, которые две тысячи лет что-то измельчали, вымачивали, высушивали. Вы держите в руках осязаемое свидетельство человеческого усердия и мастерства, чудо непостижимой сложности.

Точь-в-точь как в той истории со слепым бедолагой Эдипом, участь моя была давным-давно предрешена, но только теперь я разгадал загадку и вступил на верный путь. Дело в том, что в конце 1970-х — начале 1980-х даже в самых заурядных и ни на что особо не претендующих школах Англии ввели для учеников нечто вроде консультаций по выбору будущей профессии. Под конец пятого класса нас всех направили к педагогу — назовем его именем Тиресий, — которому было доверено обращение с новомодной системой определения профессиональных задатков. Мы отвечали на кучу разных вопросов, наши ответы фиксировались на перфокартах, а потом перфокарты загоняли в школьный компьютер, каковой, подумав — не знаю, насколько правомерно будет тут сравнение с Оракулом, — выдавал приговоры, отпечатанные на ленте, как у кассового аппарата. Согласно компьютерным приговорам, нам, подрастающему в графстве Эссекс поколению, рекомендовалось готовить себя к трудовой деятельности в роли секретарш, таксистов и автомехаников. Мне на общем фоне повезло. Судьбой мне было суждено работать в лесничестве.

И вот тридцать лет спустя, за все эти годы практически ни разу не побывав в лесу — если не считать редких прогулок в пригородном Эппингском лесу, а также периодических приключений в древнегреческих мифологических рощах и чащах, где странствовали рыцари короля Артура, в Стоакровом лесу и в том, где живут чудовища из “Там, где живут чудовища”, ну, и еще в родном лесу Груффало, — я вдруг осознал, что на самом деле по горло засыпан палой листвой, буквально утопаю в рыхлой лесной подстилке. Лесником я не стал, но определенно сделался сыном лесов, обитателем тенистых лощин и папоротниковых прогалин. Я фактически кормлюсь лесом.