Александр Ткаченко - Крымчаки. Подлинная история людей и полуострова

Авва усмехнулась. И портные ушли…

Следующим был сын банкира. Он также пришел с папой. Авва вышла в гостиную в сиреневом шелковом платье с кружевами под горло и на запястьях. Села к столу и стала прислушиваться к разговорам.

– Нет, двадцать – это мало.

– Пятьдесят – это много.

– Разделим? У меня есть дом и земля.

– Но мы банкиры, деньги сейчас превыше всего, особенно перед войной.

– Как раз наоборот, – ответил дедушка, – Деньги хорошо горят в камине, а земля, даже если дом сгорит, остается на месте.

Авва сидела и смотрела в зеркальный стол, в котором отражались только три головы. Жених даже не оглянулся в ее сторону.

– Румынских солдат уже видели на окраине города, – сказал банкир. – Мы переводим наше состояние в Чикаго. Уже перевели.

– Так зачем вам моя внучка?

– Нам нужна крымчачка испанского происхождения, сами понимаете. Она станет свидетельницей того, что мы пострадали, вернее пострадаем. Хотите в этом участвовать? Не прогадаете…

– Вон отсюда! – взбесился дед.

Сын банкира допил кофе, посмотрел удивленно на Авву и медленно ушел, поддерживая отца за локоть. Он был высок, опрятен и только все время поплевывал на пальцы правой руки, словно готовясь каждую секунду пересчитывать купюры.

Авва загрустила. Она надеялась на случай. Хотя никакого замужества не предполагала. Она думала, что в городе может появиться юноша или молодой мужчина, который очарует ее. Все, что было вокруг до этого, не впечатляло. Все, кого приводили родственники. Ее трясло от этих портных, банкиров, мясников, маклеров, кровельщиков. В них, на ее взгляд, не было ничего мужского, кроме штанов, кошельков и ухмылочек. Неимоверная эротическая сила исходила от нее, а не от них. Мать и отец, умершие рано, не могли повлиять на нее.

Дедушка, воспитывавший Авву, берег ее и слушался ее чувства. Только однажды Авва встрепенулась, все ее нутро поднялось и ноздри утончились от сверхглубокого дыхания. Запах овечьей шкуры, горного чабреца, вкус молодого медузного моря донесся до ее встрепенувшейся кожи. Она обернулась и увидела юношу, спустившегося в дом дедушки, чтобы при нести корзину из виноградников, наполненную разноцветными гроздьями, поверх которых лежало белое большое яблоко, бумажный ранет, и пахло тонко и жгуче. Это был один из рабочих, нанятых на сезон…

– Какая ты кривоносая и красивая. Дай напиться воды, Авва.

Она напоила его. Они стали почти каждый день скрываться в самой дальней комнате большого дома, прижатого к самому морю с одной стороны и к горе с другой… Так продолжалось месяца два, и вдруг Ашер, так звали юношу, исчез. Авва спросила у деда:

– А куда подевался этот парень, Ашер?

– Девочка, ты и не заметила от счастья, что началась война и его ночью забрали на фронт. Впереди много горя, немцы уже подошли к нашей земле.

– Куда его забрали? У меня будет от него ребенок. Дед даже не удивился и сказал:

– Война, девочка. Сейчас всех вас, детей, надо спасать. Надо уезжать, хотя уже поездом поздно, вот только если морем…

В мае месяце сорок четвертого Авва вернулась в дом дедушки, в их семейный дом. Он был заколочен и пуст. Соседей никого не было. В брошенных домах жили другие люди. Никто ничего не знал, никто ничего не говорил. Авва с трехлетним сыном начала приводить дом в порядок. Люди не заходили ни на огонек, ни за спичками, ни за солью. Как то ее позвали в поселковый совет и рассказали, что всех домашних расстреляли где-то под Симферополем еще в со рок первом, в декабре…

Авва проплакала всю ночь, затем и всю неделю, вспоминая всех. Дедушка успел отправить ее в Новороссийск, от куда она уехала под Оренбург, в Чкаловск, там родила, устроилась работать санитаркой. Семья, приютившая ее в эвакуации, была бедной, доброй, русской. Хозяин ушел на фронт с первых же дней. И каждый день они жили в ожидании хотя бы строчки от него. Авва уехала назад, так и не узнав, вернулся ли он. Теперь она написала им письмо с приглашением пожить у моря и поинтересовалась судьбой их отца. Но ответа не было и не было. Вернувшись домой через десятки поездов и станций, Авва пошла работать в госпиталь медсестрой, где долечивались или умирали военные летчики. Она жалела их, но ни один не перевернул ее нутра так, как это сделал обыкновенный парень, взятый на сезонную работу, Ашер. Маленький Ашер был похож на отца, но даже от него не исходил запах, такой же, как в тот день, когда Авва впервые увидела его отца, – горный чабрец, море, овечья шкура…

Авва налаживала быт большого выстуженного дома, ухаживала за садом. Маленький Ашер ковырялся рядом с ней, но никогда она больше не ощущала своими тонкими ноздрями того уже почти забытого ошеломления, которое внес с собой отец Ашера. Запах горного чабреца, морской соленой влажности, бумажного ранета и молодой мужской плоти, валящим с ног свежим и страстным потом. Все реже ее покалывало чувство завораживающей боли там, внизу живота. Она всеми своими клеточками поняла, что в ней поселилось живое существо, которое все больше разрасталось внутри и наконец начало вырываться наружу, чтобы навсегда привязать ее к миру.

«Неужели одно приходит, а другое уходит, – думала Авва, – и между ними даже духовная связь исчезает?»

Дом становился все уютней, сад с подбеленными от червей стволами все сильней напоминал о вернувшемся мире, а в ее душе покоя не было. Да еще пустынность их городка и проплывавшие на горизонте пароходы, ухающие сычами, навевали мысли о другом мире, где все не так скудно, не так безысходно. Боже, где все ее ухажеры, все эти мясники, банкиры и портные? Она ни о чем не жалела, просто мир сжался, стал пустынным. Война просочилась во все расщелины и взорвала их изнутри. Иногда Авва просыпалась от запахов Ашера, тревоживших память, и долго не могла уснуть, прислушиваясь к равномерным ударам прибоя, не совпадавшим с ударами ее сердца…

Прошло примерно года два. Приморский городок стал расти, вставать на ноги. Время бежало вслед морским волнам, уходившим вдоль берега. Авва бродила по склонам собственного сада, подбирала упавшие яблоки, груши и укладывала их на веранде для сушки. На следующий день ее потянуло в комиссионный магазин, чтобы купить себе что-нибудь на зиму. Она долго перебирала поношенные вещи на сиротливых вешалках, и вдруг в нос ударил все тот же душераздирающий запах, запах Ашера. Это было полупальто, не то женское, не то мужское, но вполне подходившее Авве по размеру. Больше всего ее поразил вернувшийся запах. Когда Авва принесла полупальто домой и примерила, вглядываясь в овал зеркального шкафа, она вдруг под подкладкой рукава нащупала что-то твердое и увесистое, тут же вспорола пальто, и из него выпал перстень. Это был золотой семейный перстень, который Авва подарила Ашеру за день или два до нежданного расставанья. Откуда и как он оказался здесь? Авва тут же вернулась в магазин подержанных вещей, и там ей объяснили, что это полупальто попало к ним еще в декабре сорок первого от немцев, расстрелявших крымчаков на десятом километре Феодосийского шоссе, – они спешили и, расстреливая людей, снимали только верхние одежды. Люди думали, что их собирали в гетто, и прятали домашние украшения и монеты в одежды, кто куда мог…