Олег Шишкин - Битва за Гималаи. НКВД: магия и шпионаж

В действительности картина рисуется несколько иначе. Каждому известно, что Синцзян никакой военной силы не представляет, почему именно здесь и не должно быть никакого шпионажа. Но не тут-то было. Англия опоясала бедный Синцзян сетью своих агентов и шпионов во всех отраслях жизни провинции. С одной стороны, эти филеры следят за тем, чтобы быть в курсе дела всех мероприятий правителей провинций, с другой— зорко следят за деятельностью СССР, в лице его консульства, нередко пускаясь при этом на всякие провокации, ибо каждый шаг того или другого консульства становится главной темой решительных газетных статей, где описывается, «что большевистским агрессивным аппетитам нет предела». Заодно из них исходят и угрозы о якобы пагубных последствиях не только для Синцзяна, но и для Китая в целом.

Сеть этих шпиков организована очень умело и хитро. Имеются следующие филеры: англиканский миссионер, английский подданный, служивший в фирме «Фауст» В. В. Этчес, начальник почты итальянец Кавальери.

Возглавлял всю эту организацию английский консул в Кашгаре, перед которым отчитывались урумчинские филеры. Что же касается Кавальери, то он в своей работе почти всецело был подчинен своему центру и представлял собой самого нежелательного для нас филера, имеющего близкую связь с Генконсульством, в лице машинистки Зои Васильевны Яковлевой, которая находилась с Кавальери в интимных отношениях, часто ночуя у него и нередко принимая ухажера ночью на своей квартире в Генконсульстве. Пока я не могу утверждать, в каких размерах используется Яковлева, но уже один факт их интимных отношений говорит за то, что тут что-то неладно и притом, когда разговоры происходят в присутствии других лиц, то он сразу же переходит на французский язык и становится для других не понятен. Не могу допустить, чтобы Кавальери, сей хитрый человек, был бы заинтересован (в ней) как в женщине, ибо и без нее у него таких найдется добрый десяток, и притом Яковлева представляет собой старую деву в 34 года. Правда, Яковлева по натуре очень скрытная, но это по отношению нас, но по отношению, где, как она говорит, задета любовь, там этого соблюсти нельзя, и как та очень богатого купеческого происхождения, далеко не симпатизирует Советской власти и может явиться очень вредной в Урумчи. В будущем же можно с уверенностью сказать, что шпионаж будет развит более сильно вновь прибывшим начальником почты, англичанином Маклорном, который безусловно воспользуется Кавальери для сближения с Яковлевой. Необходимо отметить, что этот вопрос, как выясняется, стоит и стоял очень остро. Достойно удивления что не были приняты своевременные меры искоренить это в корне, ибо за милые глазки и пару дюжин подаренных платьев (Яковлевой 12 штук и жене бывшего секретаря Елене Петровне Плотниковой 12 штук) может предать то, что заработано кровью сотен тысяч рабочих и крестьян. Надеюсь, что товарищи, которые будут читать настоящий обзор, предпримут надлежащие меры и избавят наши учреждения от иностранного шпионажа. Плотникова проживает в Ташкенте, адрес известен уполномоченному НКИД» [103] РГВА. Ф. 25 895. Оп. 1. Д. 336–337. .

Источник «У», сообщивший сведения «054», был, по всей видимости, настоящим бдительным патриотом СССР. Время от времени он передавал секретную информацию одному раскосому парню, которого считал сотрудником ОГПУ и который появлялся в условленное время в условном месте. К этой своей части жизни сотрудник посольства относился необычайно серьезно и добросовестно. Но патриот «У» не знал одного существенного обстоятельства — его чекист не был чекистом и даже не являлся гражданином СССР. Информация, которую неизвестный получал из советского генконсульства, шла в Ургу— в Разведывательный отдел Монгольской Народно-Революционной Армии. Далее с нею знакомился начальник этой службы товарищ Чухул. Но, кроме него, сведения время от времени тайно читал и товарищ Мустафин, советский инструктор Разведотдела МНРА и одновременно резидент Разведывательного управления Красной Армии в Монголии. Всю информацию, обнаруженную им в инструктируемом подразделении, он пересылал по обмену в Разведотдел Туркестанского фронта (с июля 1926 г. Среднеазиатский военный округ). Однако оттуда на его имя в Монголию часто приходили письма в Разведотдел Монгольской Армии с недопустимой адресовкой— «Мустафину, Резиденту». На эту оплошность резидент реагировал болезненно:

«Уважаемый товарищ.

Мною уже неоднократно указывался Вам правильный адрес. Все сведения отсюда Вы получаете от меня как резидента Разведупра, заинтересованного в освещении Синцзяна. Кроме обязанностей резидента, я выполняю еще обязанности инструктора (старшего) Р. О. штаба Монгольской Народно-Революционной армии, пока что, правда, дружественной СССР. Начальник отдела монгол, от которого моя резидентская работа хранится в полном секрете.

Считаю адресовку Вашу (прилагаю конверт) совершенно неправильной и прошу впредь адресовать всю почту для меня: «Постпредство СССР в Монголии тов. Уланову» (или непосредственно диппочтой через местного агента НКИД, или через Разведупр).

Посылаю Вам сводку № 3 экз. 19 Сведения: 049 и 054 С тов. приветом Уланов (Мустафин) № 113/ос 9/06 г. Урга» [104] РГВА. Ф. 25 895. Оп. 1. Д. 842. Л. 237. .

Обнаружив сообщения источника «У», работающего на разведку дружественного, но все же чужого государства, Мустафин передал информацию о патриоте в разведотдел Туркфронта. Дальнейшая судьба «У» была предопределена. И хотя он не знал, что является информатором братской, но все же чужой разведки, незнание, как учит нас право, не освобождало его от ответственности.

Длительное время деятельность «У» являлась тайной для генерального консула СССР. Он даже не подозревал, что агент Монголии действует на территории советской миссии. Причиной тому явилась самоуверенность Александра Ефимовича Быстрова, который сидел на двух стульях. С одной стороны, он занимал должность генерального консула СССР в Урумчи, с другой— являлся резидентом ОГПУ в Западном Китае. Две эти сущности часто путались у него в сознании, хотя, если быть честным, консулу больше нравилась кожанка, чем чинный костюм дипломата. Приезжая «по делам» в Москву или ожидая в столице нового назначения, он любил навещать своих знакомых в чекистской форме, наводя на их родственников ледяной ужас — так, шутки ради. Кожанка в те годы была одним из символов смерти. Но в Урумчи вторую сущность необходимо было скрывать, и приходилось принимать протокольный вид.

Двенадцатого апреля 1926 года Александр Ефимович сделал первую запись о визите Рериха в генконсульство. Но это касалось только информации, предназначавшейся для Наркомата иностранных дел. Об экспедиции русского художника он был поставлен в известность уже 11 февраля, хотя это были весьма скудные сведения, пришедшие с запада провинции: «В ближайшие дни ожидается приезд в Кашгар экспедиции Рериха». Собственно, в таком сообщении не было ничего необычного. Но эту информацию Быстров не стал заносить в дневник генерального консульства. Известие о появлении экспедиции он отправил в одно компетентное учреждение— ОГПУ, откуда оно попало в Разведотдел штаба Среднеазиатского военного округа [105] РГВА. Ф. 25 895. Оп. 1. Д. 831. Л. 77. .