Борис Соколов - Иосиф Сталин – беспощадный созидатель

Правдоподобность, близость к истине обвинений, выдвинутых против Троцкого на московских процессах, Фейхтвангер обосновывал чертами натуры бывшего председателя Реввоенсовета: «После тщательной проверки оказалось, что поведение, приписываемое Троцкому обвинением, не только не невероятно, но даже является единственно возможным для него поведением, соответствующим его внутреннему состоянию.

Нужно хорошо себе представить этого человека, приговоренного к бездействию, вынужденного праздно наблюдать за тем, как грандиозный эксперимент, начатый им вместе с Лениным, превращается в некоторого рода гигантский мелкобуржуазный шреберовский сад. Ведь ему, который хотел пропитать социализмом весь земной шар, «государство Сталина» казалось – так он говорил, так писал – пошлой карикатурой на то, что первоначально ему представлялось. К этому присоединялась глубокая личная неприязнь к Сталину, соглашателю, который ему, творцу плана, постоянно мешал и в конце концов изгнал его. Троцкий бесчисленное множество раз давал волю своей безграничной ненависти и презрению к Сталину. Почему, выражая это устно и в печати, он не мог выразить этого в действии? Действительно ли это так «невероятно», чтобы он, человек, считавший себя единственно настоящим вождем революции, не нашел все средства достаточно хорошими для свержения «ложного мессии», занявшего с помощью хитрости его место? Мне это кажется вполне вероятным… Если Алкивиад пошел к персам, то почему Троцкий не мог пойти к фашистам? (фашисты только Троцкого и ждали! – Б. С. ) …

Русским патриотом Троцкий не был никогда (только вот хвалил Есенина как русского национального поэта да требовал у румын обратно Бессарабию как исконно российскую территорию! – Б. С. ). «Государство Сталина» было ему глубоко антипатично. Он хотел мировой революции. Если собрать все отзывы изгнанного Троцкого о Сталине и о его государстве воедино, то получится объемистый том, насыщенный ненавистью, яростью, иронией, презрением. Что же являлось за все эти годы изгнания и является и ныне главной целью Троцкого? Возвращение в страну любой ценой, возвращение к власти».

И уж совсем по-идиотски звучало заключение, которым Фейхтвангер завершил книгу: «Советский Союз имеет два лица. В борьбе лицо Союза – суровая беспощадность, сметающая со своего пути всякую оппозицию. В созидании его лицо – демократия, которую он объявил в конституции своей конечной целью. И факт утверждения чрезвычайным съездом новой Конституции как раз в промежутке между двумя процессами – Зиновьева и Радека – служит как бы символом этого».

Милейший Лион Фейхтвангер ничуть не задумался, какая может быть демократия в отсутствие всякой оппозиции. У Советского Союза действительно было два лица. На потребу легковерным иностранцам существовала «самая передовая в мире» сталинская Конституция, декларировавшая всевозможные права и свободы, провозгласившая равенство всех граждан перед законом, соответствующая как будто принципам демократии. Внутри же страны процветала жесточайшая диктатура и террор и подавлялось всякое свободомыслие. Население СССР, в отличие от Фейхтвангера, насчет советской демократии в своем большинстве не обманывалось и прекрасно понимало, что начальник всегда прав, а спорить с ним – опасно для жизни и здоровья.

Сталинская Конституция СССР, как известно, была принята 5 декабря 1936 года. Выступая на утвердившем Конституцию VIII Чрезвычайном съезде Советов, Сталин, в качестве главы Конституционной комиссии, так охарактеризовал ее значение: «Теперь, когда мутная волна фашизма оплевывает социалистическое движение рабочего класса и смешивает с грязью демократические устремления лучших людей цивилизованного мира, новая Конституция СССР будет обвинительным актом против фашизма, говорящим о том, что социализм и демократия непобедимы. Новая Конституция СССР будет моральной помощью и реальным подспорьем для всех тех, кто ведут ныне борьбу против фашистского варварства». Здесь Сталин невольно проговорился: Конституция СССР имела только пропагандистское, моральное значение, и предназначена была главным образом для внешнего потребления. Внутри страны никто соблюдать ее не собирался. И мутный поток террора, начавшийся после убийства Кирова и продолжившийся процессом Зиновьева и Каменева, как раз после принятия Конституции стал особенно бурным и вылился в «ежовщину».

Сталинская Конституция оказалась самой долговечной из советских конституций – она действовала более сорока лет. В выступлении при ее принятии Сталин утверждал: «Особенность проекта новой Конституции состоит в том, что он не ограничивается фиксированием формальных прав граждан, а переносит центр тяжести на вопрос о гарантиях этих прав, на вопрос о средствах осуществления этих прав. Он не просто провозглашает равенство прав граждан, но и обеспечивает его законодательным закреплением факта ликвидации режима эксплуатации, факта освобождения граждан от всякой эксплуатации. Он не просто провозглашает право на труд, но и обеспечивает его законодательным закреплением факта отсутствия кризисов в советском обществе, факта уничтожения безработицы. Он не просто провозглашает демократические свободы, но и обеспечивает их в законодательном порядке известными материальными средствами». Вождь обещал: «Это будет исторический документ, трактующий просто и сжато, почти в протокольном стиле, о фактах победы в СССР развернутой, до конца последовательной демократии». Действительно, новая Конституция провозглашала полное равноправие всех советских граждан, независимо от национальности, социального происхождения и классовой принадлежности в настоящем. Ликвидировалась категория «лишенцев» – лиц, лишенных избирательных прав и права ведения предвыборной агитации из-за принадлежности к «эксплуататорским классам». Теперь «эксплуататоры» (кулаки и нэпманы) были либо физически уничтожены (в ходе коллективизации), либо отправлены в ГУЛАГ, либо сосланы и, таким образом, все равно лишены избирательных прав. Осуществить же декларированные конституцией основные демократические права и свободы (слова, собраний, всеобщего прямого равного и тайного голосования и др.) у граждан не было никаких реальных возможностей. Единственным работодателем в стране выступало государство, и те, кто вступал в конфликт с ним, моментально лишался работы, если даже и не подвергался впоследствии более серьезным репрессиям. В сталинское время это большого значения, как правило, не имело, поскольку сразу за увольнением обычно следовал арест. Позднее же, в 60-е и 70-е годы, диссиденты столкнулись с практикой запрета на профессии за убеждения. Уволенных же со службы правозащитников могли привлечь к ответственности за тунеядство, так как в СССР люди не только обладали правом на труд, но и обязаны были трудиться под страхом уголовного преследования, поскольку Конституция провозглашала: труд есть священная обязанность и «дело чести» каждого трудоспособного гражданина.