Эдвард Радзинский - Титаны и тираны. Иван IV Грозный. Сталин

Когда Ежова арестовывали, в его сейфе нашли досье на… Сталина! Там были воспоминания какого-то грузина (естественно, исчезнувшего в лагерях), доказывавшего, что Сталин был провокатор. Об этом рассказал сыну один из ближайших соратников Сталина — Маленков.

Наступил 1937 год — и перевооруженный НКВД во главе с Ежовым начал тотальное уничтожение старой партии.

23—30 января состоялся еще один процесс ленинских соратников — дело «параллельного троцкистского центра». В нем участвовали виднейшие «кремлевские бояре» — прежние сторонники Троцкого, давно предавшие своего кумира (но и это не помогло).

«Звездой» процесса стал Юрий Пятаков — член ЦК. Его высоко ценил Ленин, назвавший его человеком «несомненно выдающейся воли и выдающихся способностей». В партии Пятаков был с 1905 года, участвовал в подпольной борьбе, в гражданскую войну командовал армиями, состоял в оппозициях, естественно, каялся, был прощен. Руководитель промышленности Орджоникидзе взял его в замы, и Пятаков был одним из главных организаторов жестокой первой пятилетки.

Сначала Пятакову предложили стать главным обвинителем на процессе Зиновьева — Каменева, и он согласился оболгать своих старых товарищей, рассматривая эту задачу «как акт величайшего доверия партии». Он шел на это «от души».

Поняв, что Пятаков готов к любому сотрудничеству, Хозяин задачу усложнил. Пятакову самому дали роль обвиняемого! Роль тех, кого он собирался клеймить.

Его арестовали. Некоторое время он конечно же упирался. И тогда к Пятакову приехал Орджоникидзе — уговаривать в обмен на жизнь исполнить назначенную роль, ибо Пятаков, как никто другой, мог уничтожить в глазах страны и мира своего вчерашнего бога — Троцкого. Наконец Пятаков согласился с «высшей целесообразностью» и начал готовить роль вместе со следователями.

К сожалению, его подвели. Как было предусмотрено, на процессе он сообщил о своей тайной встрече с Троцким в Норвегии. История была придумана занимательно: оказывается, Пятаков на немецком самолете прилетел в Осло установить связь с Троцким. Тот сообщил ему, что договорился с немцами об интервенции (любимая тема Хозяина), и так далее… Но персонал аэродрома, на который Пятаков будто бы прилетел, сообщил, что никакие иностранные самолеты в это время там не приземлялись.

Еще одной «звездой» процесса стал бывший бард Троцкого — Радек. Перед арестом Радека рачительный Хозяин позаботился использовать его до конца. Когда Ежов попросил соизволения на арест Карла Бернгардовича, Хозяин телеграфировал из Сочи: «Я предлагаю снять пока вопрос об аресте Радека и дать ему напечатать в «Известиях» статью за своей подписью против Троцкого…»

Это было время суда над Каменевым — и он предоставил Радеку возможность всласть потоптать и Троцкого, и своих прежних знакомцев.

После чего Автор и Режиссер объявил: «Выход на сцену!»

«Ко мне прибежала жена Радека и сообщила, что он арестован. Мои впечатления от Радека только положительные. Может, я ошибаюсь, но все внутренние голоса говорят, что я обязан тебе написать. Какое страшное дело!» — в ужасе пишет Хозяину Бухарин — шеф Радека.

Умнейший Радек сразу понял: назначенную роль сыграть придется, но решил он при этом выиграть жизнь. Он взял написанные следователем бездарные показания, которые должен был подписать, и, усмехнувшись, сказал: «Это не то, что нужно. Я напишу сам».

И Радек написал «признания» — хитрейшую ложь, уничтожавшую Троцкого. Он знал: его творчество отправят Хозяину, и тот оценит услугу.

И на суде Радек был блистателен: беспощадно разоблачал себя и своих соратников, исполнял роль с вдохновением. Во многом благодаря ему процесс прошел так успешно.

Присутствовавший на этом процессе немецкий писатель Лион Фейхтвангер впоследствии написал: «Людей, стоявших перед судом, ни в коем случае нельзя было считать замученными, отчаявшимися существами. Сами обвиняемые представляли собой холеных, хорошо одетых мужчин с непринужденными манерами. Они пили чай, из карманов у них торчали газеты… По общему виду это походило больше на дискуссию… которую ведут в тоне беседы образованные люди. Создавалось впечатление, будто обвиняемые, прокурор и судьи увлечены одинаковым, я чуть было не сказал спортивным, интересом выяснить с максимальной степенью точности все происшедшее. Если бы этот суд поручили инсценировать режиссеру, то ему, вероятно, понадобилось бы немало лет, немало репетиций, чтобы добиться от обвиняемых такой сыгранности…»

Что ж, у спектакля был великий Режиссер. И у него были отличные актеры.

Режиссер оценил Радека. Процесс закончился приговором к расстрелу знаменитых соратников Ленина — Пятакова, Серебрякова, Муралова и прочих. А Радек получил десять лет.

«Лицо его просияло, и, точно стесняясь своей удачи, он послал осужденным виноватую усмешку», — писал Фейхтвангер.

Но Хозяин, поблагодарив Радека за процесс, все-таки предпочел соблюсти задуманный принцип: вся старая гвардия должна была исчезнуть. Ему не нужны ни умные Фуше, ни гениальные Талейраны. Ему нужны только верные. Нужны псы. Радека убьют — уже в лагерях.

Из дневника М. Сванидзе: «20.11.36… Арестовали Радека и других людей, которых я знала, с которыми говорила и которым всегда доверяла… Но то, что развернулось, превзошло все мои ожидания о людской подлости. Все, включая террор, интервенцию, гестапо, воровство, вредительство, разложение… И все из карьеризма, алчности и желания жить, иметь любовниц, заграничные поездки, туманных перспектив захвата власти дворцовым переворотом. Где элементарное чувство патриотизма, любви к родине? Эти моральные уроды заслужили свои участи. Бедный Киров явился ключом, раскрывшим двери в этот вертеп. Как мы могли все проворонить, так слепо доверять этой шайке подлецов? Непостижимо!.. Душа пылает гневом и ненавистью. Их казнь не удовлетворит меня. Хотелось бы их пытать, колесовать, сжигать за все мерзости, содеянные ими»…

Она во все это верит?! Она, которая знает этих людей? Или…

Из письма Н. Котова: «Верхушка была охвачена страхом. Все соревновались в проклятиях бывшим друзьям и врали друг другу, отцу, и матери, и детям, только бы продемонстрировать лояльность «усатому». Люди ждали ареста со дня на день и врали даже самим себе, даже в дневниках, надеясь, что их прочтут на следствии».

Но процессы, естественно, вызывали недоверие Европы — и Троцкий за границей активно этому помог.

Хозяин знал: представление делают не только актеры, но и зрители. Он захотел авторитетных зрителей, которые одобрили бы спектакль и главное — написали бы об этом.

Он верил в себя. Все, кого он приглашал прежде — Герберт Уэллс, Бернард Шоу, Эмиль Людвиг, Анри Барбюс, Ромен Роллан, — все они уехали друзьями страны, прославляя Вождя. Действительно ли они ничего не увидели? Или попросту не устояли перед созданной им системой безостановочной лести, восхитительных приемов, бесконечных подарков и славословящих речей? Или дело не только в этом?