Найджел Клифф - В поисках христиан и пряностей

После завтрака процессия продолжила путь. На некотором расстоянии от города она вышла к широкой реке, которая текла параллельно побережью и лишь потом сворачивала к океану. Индусы помогли гостям пересесть в две связанные между собой долбленые лодки, потом сами расселись в десяток других лодчонок. И опять любопытные туземцы рассматривали чужестранцев с поросших густым лесом берегов. Когда лодки вышли на середину реки, португальцы мельком увидели лабиринт серебристых заводей, тянувшихся в глубь материка, и крупные корабли, вытащенные на их берега.

Процессия сошла с лодок приблизительно в миле вверх по реке, и да Гама вернулся в свой паланкин. Местность кругом была разделена на большие сады, обнесенные стенами, за которыми едва-едва виднелись позади высоких деревьев большие дома. На дорогу выходили женщины с младенцами на руках, чтобы присоединиться ко все разрастающейся процессии.

Через несколько часов пути гости наконец очутились на окраине самого Каликута. К их глубокому удовлетворению, первым зданием, какое им встретилось, оказалась церковь.

Но выглядела эта церковь определенно странно.

Храмовый комплекс был старым и огромным, размером с европейский монастырь. Он был возведен из блоков красновато-коричневого латерита, покрыт черепичной крышей, и к нему вело крыльцо с треугольной крышей-пагодой. Перед входом стояла тонкая бронзовая колонна высотой с мачту корабля, увенчанная фигурой птицы, по всей видимости, петухом, рядом имелась вторая колонна – более массивная и высотой в человеческий рост. При входе по стенам висело семь небольших колоколов.

Да Гама и его люди вошли внутрь. Коридор привел их в большой зал, освещенный сотнями ламп, где пахло какими-то курениями. В середине располагалась маленькая сложенная из камня молельня, к бронзовой двери которой вели каменные ступени.

Чужеземцев встретила процессия священников, голых по пояс, если не считать трех нитей на груди на манер епитрахили дьякона. Четверо вошли в святая святых и указали на скрытую в темной нише статую.

– Мария! Мария! – как послышалось христианам, распевали они.

Индусы простерлись ниц на полу, чужеземцы тоже преклонили колени в поклонении Деве Марии.

Священники окропили гостей святой водой и поднесли им белое землистое вещество, которое, как записал Хронист, «христиане сей земли, по обыкновению, наносят на лоб, грудь, вокруг шеи и на предплечья» [368]. Да Гама дал себя окропить, но свою долю странного вещества передал одному из своих людей, – как впоследствии выяснилось, в его состав входил жертвенный пепел, – и знаками дал понять, что умастит себя им позднее.

Вознеся молитвы, путешественники огляделись по сторонам. Стены были увешаны разноцветными изображениями фигур, которых португальцы приняли за святых. Ведь хотя те могли похвалиться «зубами, на дюйм выступающими изо рта, и пятью или шестью руками» [369]и были безобразны как черти, это могла быть только какая-то экзотическая разновидность святых.

По окончании церемонии португальцы вышли, щурясь на яркий свет. Возле храма имелся громадный выложенный кирпичом пруд, до краев полный воды, в котором плавали цветы лотоса, – путешественники видели много таких водоемов вдоль дороги. Приостановившись погадать о его назначении, они затем последовали за своими хозяевами через большие ворота в сердце самого города.

Процессия остановилась, чтобы осмотреть еще одну древнюю церковь [370], рядом с которой располагался еще один прямоугольный пруд. К тому времени, когда Васко да Гама и его свита из нее вышли, узкие улочки, докуда хватало глаз, запрудили любопытные толпы, и чужеземцев поспешно провели в некий дом – ожидать, когда на помощь им придет брат губернатора. Наконец тот явился в сопровождении солдат, паливших из мушкетов, и полкового оркестра из барабанов, труб и волынок. Теперь свита путешественников, писал Хронист, составляла две тысячи солдат; согласно одному описанию, следом за процессией увязалось еще пять тысяч любопытных [371]. Индия оборачивалась неожиданно безумным и хаотичным местом.

Процессия снова двинулась ко дворцу, по дороге к ней присоединялись все новые любопытные, еще больше зрителей облепили крыши домов и высовывались из окон. Когда она наконец подошла ко дворцу заморина, море голов простиралось так далеко, что число зевак невозможно было определить. Но невзирая на толчею, португальцы были поражены почтением, с каким относились к командору – «более, чем выказывают в Испании королю» [372], записал Хронист.

До заката оставалось с час. На площади перед входом в широко раскинувшийся дворцовый корпус слуги раздавали кокосы и наливали питьевую воду из золоченых кувшинов, расставленных на столах под тенистыми деревьями. Навстречу гостям вышла еще одна приветственная процессия, члены которой присоединились к сановникам, окружившим командора. Шествие неспешно двинулось через огромные ворота, которые охраняли десять привратников с окованными серебром дубинками.

«Поверят ли в Португалии, с каким почетом нас тут принимают?» [373]– сказал своим людям да Гама; так толика удивления прорвалась через его обычную невозмутимость.

За воротами перед португальцами раскинулся обширный затененный внутренний двор [374], где среди цветочных клумб, садиков, прудиков с рыбами и фонтанов располагались конторы чиновников и жилые помещения. Пройдя последовательно через четверо ворот, путешественники попали во двор аудиенций, и там столпотворение было так велико, что церемонии и любезности остались позабыты. Португальцам пришлось проталкиваться вперед, «раздавая людям многие толчки» [375], а вокруг них орудовали палками носильщики.

Из последних дверей вышел сморщенный человечек, оказавшийся главным жрецом заморина. Обняв командора, он провел его к самому правителю. Двор мог вместить две-три тысячи человек, но столь многие жаждали попасть внутрь, что португальцам пришлось проталкиваться и протискиваться еще сильнее, а индийские стражники размахивали кинжалами и даже ранили нескольких человек. Когда голова процессии оказалась внутри, носильщики навалились на ворота, заложили их стальной перекладиной и поставили стражу.

В свете подступающих сумерек Васко да Гама наконец оказался лицом к лицу с человеком, ради встречи с которым преодолел почти четыре тысячи миль.

Самутири Тирумулпад, царь Холмов и Волн [376], восседал подобно римскому императору на горе ослепительно белых хлопчатых подушек. Подушки были сложены поверх тонкого хлопчатого покрывала, расстеленного поверх мягкого матраса, а сам матрас лежал на диване, обитом зеленым бархатом. Пол был устлан тем же зеленым бархатом, стены украшали ценные занавеси всех цветов радуги, а над диваном возвышался балдахин «очень белый, тонкий и пышный» [377]. Заморин был облачен в длинное хлопчатое шервани, похожее на кафтан одеяние, распахнутое спереди, грудь у него была непокрытая, а на поясе завязано похожее на саронг лунгхи. Создавалось впечатление дорогостоящей простоты, подчеркнутой тяжелыми драгоценностями у него в ушах и на поясе, а также браслетами и перстнями [378]. Справа от него располагалась золотая тренога с золотой чашей размером с котел, заполненная излюбленными лакомствами правителя: это лакомство, называемое паан, изготовлялось из рубленых орехов арека, которые смешивали с пряностями, натровой (углекислой) известью из устричных раковин и завертывали в горьковатые листья бетеля [379]. Специально приставленный к паану слуга готовил стимулирующую смесь, и заморин жевал ее не переставая. Слева от него располагалась огромная золотая плевательница, куда он сплевывал прожеванное, а рядом стоял еще один слуга, готовый усладить его нёбо разнообразным питьем из батареи серебряных кувшинов. Возможно, гости задумались, не тут ли оканчивали свой путь золотые запасы Европы, чтобы скапливаться в сокровищнице или служить материалом для замысловатых украшений.