Лоуренс Рис - Темная харизма Адольфа Гитлера. Ведущий миллионы в пропасть

Если бы Гитлер посетил группу армий «Центр» еще раз, то заговорщики попытались бы убить его, открыв огонь все вместе, одновременно и совершив, что называется, «коллективное покушение». Этот план убийства Гитлера был рассчитан на то, чтобы «облегчить груз ответственности, давящий на всякого, не лишенного совести человека» ‹22›. Но после марта 1943 года Гитлер больше не приезжал.

Год спустя, в марте 1944 года, наконец нашелся человек, готовый встретиться с Гитлером лицом к лицу и пристрелить его. Ротмистр Эберхард фон Брайтенбух, адъютант фельдмаршала Буша, вызвался убить фюрера из своего личного оружия на военном совещании в Бергхофе. Но, по иронии судьбы, в тот день младших офицеров не допустили на встречу с Гитлером ‹23›.

Спустя четыре месяца 20 июля 1944 года произошло самое знаменитое покушение на Гитлера. И вновь покушавшийся решил не стрелять, а взорвать его. Человек невероятно благородных кровей, родившийся в собственном замке, граф Клаус Шенк фон Штауффенберг поместил бомбу, спрятанную в портфеле, под стол в конференц-зале во время дневного совещания Гитлера с военными в ставке «Волчье Логово». Положив бомбу, спрятанную в портфеле под стол, Штауффенберг покинул совещание и улетел в Берлин, чтобы координировать действия заговорщиков там. Бомба взорвалась в 12.50, но Гитлер, как всем известно, отделался мелкими царапинами.

В пять часов вечера того же дня в здание военного министерства на Бендлерштрассе в Берлине (где находился штаб армии резерва) вошел Людвиг Бек. Уже много лет — с перерывами — он участвовал в заговоре против Гитлера, и заговорщики выбрали его на пост главы государства. Поскольку, как говорит Ганс Гизевиус, дипломат, участвовавший в подготовке переворота: «Генерал Людвиг Бек на самом деле стоял над партиями…Бек был единственным генералом с незапятнанной репутацией, он один добровольно ушел в отставку» ‹24›.

Вся сложность заключалась в том, что ни Бек, ни кто-либо другой из заговорщиков, не знал наверняка, что Гитлер мертв. Кейтель позвонил по телефону из «Волчьего Логова» и сообщил, что произошла попытка покушения, но Гитлер получил лишь легкие ранения. Но говорил ли он правду? Кроме того, оставалось непонятным, за кем пойдут войска, расквартированные в Берлине. Бек спросил генерала Фридриха Ольбрихта, начальника Общевойскового управления Верховного командования сухопутными войсками (ОКХ) и тоже участника заговора, насколько надежна охрана, которую он выставил у входа в здание. Бек хотел знать, готовы ли эти люди идти за Ольбрихтом на смерть. Это был коренной вопрос заговора. То, что Гитлера окружали люди, готовые умереть за него, не требовало доказательств. Части лейб-гвардии Адольфа Гитлера в составе СС — как и все формирования СС — имели девиз: Meine Ehre heisst Treue («Моя честь называется преданностью»). А солдаты Ольбрихта — пойдут ли они на смерть, если их атакуют части, преданные Гитлеру. «Я не знаю», — вот все, что мог сказать Ольбрихт ‹25›.

Не ослабевающая способность Гитлера вызывать в окружающих чувство личной преданности еще раз, и в очень яркой форме, проявилась в ту ночь, когда Йозеф Геббельс вручил телефонную трубку дрожащему от страха майору Отто-Эрнсту Ремеру, командиру охранного батальона « Großdeutschland » («Великая Германия»), и тот услышал в трубке голос Гитлера: «Вы узнаете меня, майор Ремер? — спросил Гитлер. — Вы узнаете мой голос?» ‹26›Ремер ответил, что узнает, и Гитлер приказал ему принять все меры, чтобы подавить путч. Ремер немедленно повиновался.

После войны Ремер говорил, что его не оставляло чувство, «что весь этот заговор организован по-дилетантски…Чтобы такой путч увенчался успехом, надо было прежде всего убить Гитлера потому, что именно ему присягали все. И этого невозможно добиться, трусливо засунув бомбу под стол — надо было иметь мужество взять в руки оружие и пристрелить Гитлера. Это был бы поступок настоящего мужчины, и я бы его уважал» ‹27›.

Это заявление несправедливо по отношению к Штауффенбергу — это был очень храбрый человек, который не пожертвовал жизнью лишь потому, что верил — он должен быть в Берлине, чтобы организовать переворот. Что же касается Ремера, это, безусловно, был крайне неприятный тип, который после войны отрицал Холокост, — однако в данной ситуации он, по сути, прав. Чтобы путч увенчался успехом, необходимо было убить Гитлера. Действительно, провал заговора 20 июля 1944 года предельно ясно показал, насколько важна фигура Адольфа Гитлера, одного конкретного человека, для всего нацистского государства. После взрыва той самой бомбы, заложенной под стол, все потенциальные сторонники заговора задавали один и тот же вопрос: «Гитлер жив? Или нет?» Главнокомандующий Западным фронтом фельдмаршал Клюге в течение долгого времени колебался и был почти готов поддержать попытку переворота, но окончательно пришел к выводу, что не сделает этого, как только узнал, что Гитлер выжил. Таким образом, даже в конце июля 1944 года, когда в результате советского наступления немецкая группа армий «Центр» чуть не погибла окончательно — даже тогда одного лишь физического присутствия Гитлера было достаточно, чтобы сорвать заговор. Итальянцам не пришлось убивать Муссолини, чтобы отстранить его от власти. Но избавить Германию от железной хватки Гитлера могла только его смерть.

К 9.30 вечера 20 июля, менее чем через пять часов после того, как Бек объявил себя главой государства, на Бендлерштрассе шел бой — верные Гитлеру части пытались вернуть контроль над зданием. Им удалось это сделать сравнительно легко, а Бек был схвачен. Он попросил, чтобы ему дали возможность убить себя. Фридрих Фромм, командующий немецкой Резервной армией согласился. (На ранних этапах заговора заговорщики рассматривали Фромма как потенциального сторонника, но в день путча он отказался участвовать.) Бек поднес пистолет к виску и спустил курок, но пуля только слегка задела его, и, к своему удивлению, Бек обнаружил, что все еще жив. Затем Фромм приказал вывести Штауфферберга и группу главных заговорщиков во двор и расстрелять. А Беку дали еще одну возможность убить себя. Он еще раз спустил курок, и на этот раз после выстрела оказался без сознания — но все еще жив. Наконец третьим выстрелом солдат, верный Адольфу Гитлеру, добил его.

После войны, когда немцы пытались разобраться в своей бурной истории, заговорщиков превозносили как героев. Но в тот момент они вызвали волну ненависти — и не только со стороны Гитлера и его сторонников. «Солдаты на фронте, — говорит Ульрих де Мезьер, — масса боевых офицеров поначалу не испытывали ни малейшей симпатии к заговорщикам, у них было чувство, что их Верховного главнокомандующего пытаются убить у них за спиной. Они не понимали мотива…они знали только одно — кто-то хотел убить фюрера. У меня было другое отношение к этому, потому, что я лично знал этих людей и понимал их мотивы. Поэтому я сожалел, что покушение провалилось, но не мог сказать этого вслух» ‹28›.