Сергей Цыркун - Сталин против Лубянки. Кровавые ночи 1937 года

В показаниях Рейнгольда говорилось о том, что он и названные им «соучастники» планировали убить Сталина и председателя Совнаркома Молотова. Эти показания, полученные Молчановым и отредактированные Мироновым, Ягода с гордостью передал Сталину. Тот на следующий день (10 июля) вернул ему протокол с собственноручно вычеркнутой фамилией Молотова [106] . Не исключено, что это произошло в присутствии самого Молотова: он находился в кабинете Генерального секретаря, когда в него в 14.55 вошли Ежов, Ягода, Агранов и Молчанов [107] . Последний, торжествуя и красуясь, выложил на стол заседаний «специальную карту, наглядно представляющую, когда и через кого Троцкий участвовал в «террористическом заговоре». Паутина разноцветных линий на этой карте изображала связи Троцкого с главарями заговора, находившимися в СССР. Было показано также, кто из старых членов партии уже дал требуемые показания против Троцкого, а кому это еще предстоит. Карта выглядела внушительно, прочно связывая между собой Троцкого и главарей заговора в СССР». Это произведение искусства Молчанов еще с весны прихватывал с собою, направляясь в Кремль на прием к вождю [108] .

Фельдбин-Орлов, работавший в то время заместителем Шанина, очень близкого к Ягоде, сообщает, что среди работников центрального аппарата НКВД пошли разговоры о скором смещении Молотова и даже его вероятном аресте, как это случилось с последним близким другом Сталина Енукидзе. Молотова в спешном порядке отправляют в отпуск, причем вождь впервые за много лет не пришел на вокзал проводить его, а Фельдбин-Орлов перед самым отъездом Молотова узнал от одного из своих подчиненных, что лично Ягода поручил ему под предлогом охраны сопровождать Молотова и при этом исключить всякую возможность для него совершить самоубийство. Нетрудно себе представить, какой вид приняла подобная охрана Молотова, которому ни на минуту не давали возможности остаться наедине.

Еще раньше зарубежная эмигрантская пресса обратила внимание на то, что в официальных публикациях главного партийного органа – газеты «Правда» – Молотова стали реже упоминать среди вождей – соратников Сталина, а если упоминали, то ставили после Кагановича и Ворошилова, иногда даже лишая инициалов [109] . Поскольку эмигрантские издания рассылались для ознакомления членам ЦК, то вскоре опала Молотова перестала быть секретом и в кремлевских, и в лубянских кругах. Особое усердие Ягоды в этом деле тоже произвело впечатление, причем в первую очередь, думается, на самого Молотова.

Сталин продержал его в южной ссылке под домашним арестом целых шесть недель [110] . Разумеется, это вызвало чрезвычайное раздражение Молотова по отношению к Ягоде, проявившему такую инициативу в деле надзора за опальным главою советского правительства. Принято считать, что причиною этого поступка Сталина стало отрицательное отношение Молотова к предстоящей судебной расправе над бывшими членами Политбюро [111] . Видимо, руководствуясь инстинктом самосохранения, Молотов хотел бы получить гарантии личной неприкосновенности для членов Политбюро, одним из которых он являлся. Возможно, у Сталина действительно имелось намерение демонстративно проучить Молотова: даже после возвращения в Москву его фамилия так и не появилась в списке вождей Советского государства, которых якобы плани ровали убить зиновьевцы, хотя в нем фигурировало большинство остальных членов Политбюро и даже кандидаты в члены Политбюро [112] . Версия сталинского гнева выглядела очевидной и оказалась на столько живучей, что высказывается и в наши дни [113]

Однако это был скорее всего отвлекающий маневр. Лишь со временем выяснилось, на что в действительности был направлен сталинский замысел и для чего именно Сталину понадобилось вызвать у председателя Совнаркома Молотова раздражение и неприязнь по отношению к Ягоде. А тот, ни о чем не подозревая, чувствовал себя хозяином положения.

Попытаемся реконструировать один день, прожитый Ягодой, а именно, 15 июля 1936 г. По степени важности первым докладом в тот день должно было стать сообщение ИНО о событиях в Испании, где со дня на день ожидалось начало гражданской войны. В этот день глава испанской компартии Х. Диас сделал провокационное заявление на этот счет в испанском парламенте, несомненно, согласованное с Коминтерном. Испанские события в июле 1936 г. находились в центре внимания Сталина и сводки об этом наверняка поступали Ягоде ежедневно.

В тот же день состоялось очередное заседание внесудебного карательного органа – Особого совещания при НКВД [114] (Ягода должен был предварительно завизировать выносимые этим органом приговоры). Еще одно спецдонесение не могло не порадовать злое сердце главы НКВД – 15 июля в подмосковном селе Удельное (ныне поселок) перестало биться сердце первого президента Академии наук СССР, избранного на этот пост еще до Октябрьской революции, выдающегося российского геолога Александра Петровича Карпинского. Он принадлежал к старому, дореволюционному поколению академиков, которое с начала 30-х гг. при активном содействии НКВД начали усиленно вытравливать. Их подвергали публичной обструкции, запрещали публиковать свои труды за рубежом, изгоняли с преподавательской работы, закрывали перед ними двери научных учреждений и лабораторий, травили в печати. В конце 20-х гг. численность действительных членов Академии была удвоена, чтобы разбавить дореволюционное поколение ученых так называемой красной профессурой, наскоро подготовленной из агрессивно настроенного «пролетарского студенчества». Прямым решением Совнаркома без согласования с Академией в ее устав был внесен п. 24, предписавший ей лишать академического звания ученых, «приносящих вред СССР». Чтобы унизить А.П. Карпинского, ему разрешили обращаться в высшие партийные инстанции по любому вопросу только через председателя Госплана Глеба Кржижановского, известного тем, что он сочинил революционную песню «Варшавянка», чем его вклад в сокровищницу человеческой мысли и ограничился, навязанного Академии в качестве вице-президента.

В 1933 г. ведомство Ягоды начало разрабатывать в отношении большой группы ученых насквозь фальшивое дело «Об антисоветском Национально-фашистском центре». А.П. Карпинский умер в самый разгар публичной травли выдающегося математика с мировым именем, основоположника целой научной школы академика Н.Н. Лузина. В отношении него были получены бредовые показания, будто он лично встречался с Гитлером и получал от него какие-то «инструкции». Центральная печать пестрела злобными статьями на эту тему с названиями вроде «О врагах в советской маске», коллеги и ученики спешили отмежеваться от опального академика. Кстати, 15 июля Ягода мог прочитать в «Правде» очередную статью из этой серии: «Академик Губкин о так называемом академике Лузине». Кампания травли «так называемого» академика шла полным ходом: устраивались митинги в учебных и научных заведениях, где задавленные страхом перед всевидящим оком НКВД ученые единодушно клеймили одного из самых выдающихся представителей отечественной математики [115] . Чтение «академических» материалов 15 июля должно было доставить желчному Ягоде несколько приятных минут. К слову сказать, новый президент Академии был избран лишь спустя полгода, после основательной «чистки» научно-академических кругов.