Анджей Иконников-Галицкий - Три цвета знамени. Генералы и комиссары. 1914–1921

Все изменила начавшаяся мировая война.

Да, с призывом Чапаева в 1914 году вышла путаница.

Призыву он подлежал как «ратник ополчения первого разряда» не в самом начале мобилизации, а по мере формирования частей второй и третьей очереди.

20 сентября волостное правление Балакова обнаружило, что призывника Василия Ивановича Чапаева, долженствовавшего явиться на сборный пункт сего числа, в городе нет и что, по наведенным справкам, он проживает в посаде Мелекесс той же Самарской губернии. Полицейскому приставу Мелекесской части было направлено отношение с просьбой сообщить Балаковскому волостному правлению, пребывает ли оный Чапаев в Мелекессе, мобилизован ли, и, если уклоняется от мобилизации, принять меры для его представления к господину воинскому начальнику. На сей запрос последовал недоуменный ответ, переписка тянулась полтора года, пока не завершилась решительной нотой от 15 апреля 1916 года, отправленной из Мелекесса в Балаково: «Просимых сведений о Чапаеве дать не представляется возможности, так как последний в посаде Мелекесс не разыскан и личность его жителям посада никому не известна» [311].

В это время Чапаев уже был старшим унтер-офицером и носил на гимнастерке два Георгиевских креста и медаль.

Из сохранившихся документов известно, что 4 января 1915 года рядовой Василий Чапаев был зачислен на довольствие в 1-ю роту 326-го Белгорайского пехотного полка. Если учесть трехмесячный срок обучения в запасном батальоне, получается, что Чапаев явился на призыв, как положено, в конце сентября. Почему его потеряли в Балакове – так и осталось невыясненным.

Годом позже был призван на военную службу проживавший в Москве девятнадцатилетний крестьянин деревни Стрелковка Малоярославецкого уезда Калужской губернии Георгий Константинович Жуков.

Через полстолетия маршал Жуков так опишет первые версты своего солдатского пути:

«Нас распределили по командам, и я расстался со своими земляками-одногодками. Кругом были люди незнакомые, такие же безусые ребята, как и я.

Вечером нас погрузили в товарные вагоны и повезли к месту назначения – в город Калугу. <���…>

Товарные вагоны, куда нас поместили по сорок человек в каждый, не были приспособлены для перевозки людей, поэтому пришлось всю дорогу стоять или сидеть прямо на грязном полу. Кто пел песни, кто резался в карты, кто плакал, изливая душу соседям. Некоторые сидели, стиснув зубы, неподвижно уставившись в одну точку, думая о будущей своей солдатской судьбе.

В Калугу прибыли ночью. Разгрузили нас где-то в тупике на товарной платформе. Раздалась команда: „Становись!“, „Равняйсь!“ И мы зашагали в противоположном направлении от города. Кто-то спросил у ефрейтора, куда нас ведут. Ефрейтор, видимо, был хороший человек, он нам душевно сказал:

– Вот что, ребята, никогда не задавайте таких вопросов начальству. Солдат должен безмолвно выполнять приказы и команды, а куда ведут солдата – про то знает начальство.

Как бы в подтверждение его слов в голове колонны раздался зычный голос начальника команды:

– Прекратить разговоры в строю!

Коля Сивцов, мой новый приятель, толкнул меня локтем и прошептал:

– Ну вот, начинается служба солдатская» [312].

Путь Чапаева от дома до полка был, без сомнения, точно таким же. С той только разницей, что он был старше Жукова почти на десять лет и не относился к категории безусых.

326-й Белгорайский полк входил в состав 82-й пехотной дивизии. Дивизия же, переданная 11-й армии, с ноября 1914 по март 1915 года участвовала в осаде австро-венгерской крепости Перемышль. Там, под Перемышлем, Чапаев, по всей вероятности, принял боевое крещение. Как это произошло, мы не знаем. В боях под Перемышлем, долгих и кровопролитных, Чапаев не успел себя как-нибудь особенно проявить. В скором времени (видимо, еще до конца осады) он был направлен в унтер-офицерскую учебную команду.

9 марта стопятнадцатитысячный австрийский гарнизон крепости капитулировал. Это была последняя большая победа русской армии перед чередой тяжких поражений. После того как пушки Перемышля затихли, 82-я дивизия была отведена в тыл для отдыха и пополнения. В середине апреля ее направили в 9-ю армию генерала от инфантерии Лечицкого, действовавшую на левом фланге Юго-Западного фронта.

В начале мая, после немецко-австрийского прорыва у Горлице – Тарнова и разгрома 3-й армии, весь русский фронт стал с боями подаваться на восток. 9-я армия поначалу смогла избежать тяжелых неудач и даже осуществила успешное наступление на реке Прут. 6 мая батальон Белгорайского полка форсировал Прут у деревни Княж Двор и вместе с батальонами соседнего полка два дня удерживал захваченный плацдарм. Батальон потерял половину своего состава; многие выжившие были награждены. За этот бой Чапаев получил свою первую награду – Георгиевскую медаль четвертой степени (правда, награждение состоялось не скоро: через восемь месяцев, одновременно с Георгиевским крестом).

В связи с общим неблагоприятным положением на всем Юго-Западном фронте, в конце мая 9-я армия вынуждена была начать отход. Отступление сопровождалось почти непрерывными боями. Два месяца Белгорайский полк крутился в чертовом колесе: передовая – артобстрел – атака – подсчет убитых, раненых и пропавших без вести – отвод в тыл – кратковременный отдых – прием пополнения – снова передовая… Приказом по полку от 10 июля 1915 года рядовой первой роты Василий Чапаев «за хорошее поведение и отличное знание службы» был произведен в младшие унтер-офицеры.

При слове «унтер-офицер» в нашем сознании возникает образ этакого служаки, ограниченного и туповатого, наподобие чеховского унтера Пришибеева. Между тем в русской армии унтер-офицеры составляли своего рода элиту. Их подготовка была поставлена не хуже, а, пожалуй, в целом получше, чем подготовка офицеров, да и выполняли они многие функции, которые в современной армии возложены на младших офицеров.

Свидетельствует маршал Жуков (в 1916 году он тоже был произведен в унтер-офицеры после первых же боев, тоже получил солдатские награды за храбрость):

«Основным фундаментом, на котором держалась старая армия, был унтер-офицерский состав, который обучал, воспитывал и цементировал солдатскую массу. Кандидатов на подготовку унтер-офицеров отбирали тщательно. Отобранные проходили обучение в специальных учебных командах, где, как правило, была образцово поставлена боевая подготовка. Вместе с тем… за малейшую провинность тотчас следовало дисциплинарное взыскание, связанное с рукоприкладством и моральными оскорблениями. <���…>

Надо сказать, что офицеры подразделений вполне доверяли унтер-офицерскому составу в обучении и воспитании солдат. Такое доверие, несомненно, способствовало выработке у унтер-офицеров самостоятельности, инициативы, чувства ответственности и волевых качеств. В боевой обстановке унтер-офицеры, особенно кадровые, в большинстве своем являлись хорошими командирами» [313].