Даниил Коцюбинский - Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

Как только Распутин оказался мертв, стало ясно, что ни великокняжеская, ни великосветская среда ни на какие дальнейшие радикальные действия в принципе не способна. Для этого требовались иные люди, иные характеры.

Примечательна запись, тогда же сделанная Николаем Михайловичем: «Шульгин (газетный публицист, лидер фракции прогрессивных националистов в Государственной думе. – А. К., Д. К. ) – вот он бы пригодился, но, конечно, не для убийства, а для переворота» 360.

В этой ситуации у различных участников антираспутинского заговора неизбежно возникали серьезные и притом эмоционально выраженные претензии друг к другу. В своих мемуарах, в частности, Феликс Юсупов обнаруживает по отношению к Николаю Михайловичу плохо скрываемое раздражение 361: «Телефон у нас звонил непрерывно, причем чаще всех звонил великий князь Николай Михайлович и сообщал нам самые невероятные сведения. Он заезжал к нам по нескольку раз в день, делая вид, что все знает, и стараясь нас поймать на каждом слове… в надежде, что мы по рассеянности как-нибудь проговоримся»; «Великий князь Николай Михайлович совмещал удивительные противоречия в своем характере. Ученый-историк, человек большого ума и независимой мысли, он в обращении с людьми иногда принимал чрезмерно шутливый тон, страдал излишней разговорчивостью и мог даже проболтаться о том, о чем следовало молчать».

Из цитированного отрывка, помимо стремления доказать непричастность великого князя к заговору, можно также уловить явственно адресованный Николаю Михайловичу упрек в том, что он, в отличие от самого Юсупова и Дмитрия Павловича, «пустой болтун» – такой же, как и прочие представители старшего поколения дома Романовых, отказавшиеся солидарными действиями поддержать смелое начинание юных санитаров монархического леса.

Связанный «обетом молчания» и напоминая человека с заткнутым ртом, напряженно пытающегося сказать что-то жизненно для него важное, Юсупов настойчиво старается донести до читателя мысль о том, что ответственность за Февральскую революцию и все, что за ней последовало, лежит не на тех, кто убил Распутина и тем самым открыл сезон «революционной охоты» на династию, а на тех, кто мог, но у кого не хватило духу осуществить принудительную санацию монархии.

Дряблость великокняжеской фронды обнаружилась еще на подготовительной фазе, когда выявилась невозможность организации «большого антираспутинского заговора», то есть такого, который согласились бы лично поддержать наиболее авторитетные члены императорской фамилии, а не один лишь «высокий статный красавец» 362Дмитрий Павлович.

«Я решил, – пишет Юсупов, – обратиться к некоторым влиятельным лицам и рассказать им все, что я знал о Распутине.

Однако впечатление, которое я вынес из разговора с ними, было глубоко безотрадное.

Сколько раз прежде я слышал от них самые резкие отзывы о Распутине, в котором они видели причину всего зла, всех наших неудач и говорили, что, не будь его, можно было бы еще спасти положение.

Но когда я поставил вопрос о том, что пора от слов перейти к делу, мне отвечали, что роль Распутина в Царском Селе значительно преувеличена пустыми слухами.

Проявлялась ли в данном случае трусливая уклончивость людей, боявшихся рисковать своим положением? Или они легкомысленно надеялись, что ничего страшного, даст Бог, не произойдет и „все образуется“, – я не знаю. Но в обоих случаях меня поражало отсутствие всякой тревоги за дальнейшую судьбу России. Я видел явно, что привычка к спокойной жизни, жажда личного благополучия заставляли этих людей сторониться каких-либо решительных действий, вынуждающих их выйти из своей колеи. Мне кажется, они были уверены в одном, а именно: что старый порядок во всяком случае удержится. Этот порядок был тем стержнем, на котором они прочно сидели, как лист на ветке, а остальное их особенно не беспокоило… Меньше всего они способны были предполагать, что призрак грозной катастрофы надвигался все ближе и уже начинал принимать самые реальные очертания».

Кто же были эти «влиятельные люди», которые в плане своего личной обеспеченности, судя по «классово-враждебной» стилистике данного отрывка, оказывались на порядок защищеннее, чем даже «сиятельно-светлый» Юсупов? Кто, кроме членов императорской фамилии, мог похвастаться абсолютной укорененностью на ветвях «старого порядка»?..

Характерно, что этим «влиятельным людям» Юсупов противопоставляет «рядовых» представителей господствующего сословия – в частности, председателя Государственной думы М. В. Родзянко, который «ответил, однако, совсем иначе. «Как же тут действовать, – сказал он, – если все министры и приближенные к его величеству – люди Распутина? Да, выход один: убить негодяя. Но в России нет на то ни одного смельчака. Не будь я так стар, я бы сам его прикончил…“»

В итоге заговор против Распутина пришлось готовить не только вне прямой поддержки, но даже втайне от большинства членов императорской фамилии. Даже после того, как Распутин был убит, по свидетельству великого князя Андрея Владимировича, Дмитрий Павлович клялся своему отцу на образе и портрете матери, что «в крови этого человека рук не марал».

Тем не менее, убивая «старца», Юсупов и Дмитрий Павлович были уверены в том, что этот их поступок все же спровоцирует великих князей на решительные солидарные действия. Как можно предположить, их мог в этом постараться уверить все тот же Николай Михайлович.

Судя по всему, на организованное выступление великих князей рассчитывал и монархист Пуришкевич, дневниковые записи которого, относящиеся к периоду, непосредственно предшествовавшему покушению на Распутина, фиксируют нарастание «революционных» настроений внутри дома Романовых:

«Безрезультатность всех предупреждений, всех мер, принятых для предотвращения грязного скандала с Распутиным, и возникшая сумятица и хаос вокруг двора вызвали ссору императорской четы с великими князьями и – возникновение двух враждебных лагерей.

Великие князья бойкотируют царицу, платящую им открытым пренебрежением и вызывающей холодностью; последняя вычеркнула князей из своего обихода.

Атмосфера стала очень тяжелой: вдовствующая императрица переехала на жительство в Киев.

Она опасалась и ждала какого-то взрыва вроде дворцового переворота, убийства и пр.».

«Мы (только что убив Распутина. – А. К., Д. К. ), – пишет Юсупов, – верили, что Россия спасена и что с исчезновением Распутина для нее открывается новая эра, верили, что мы всюду найдем поддержку и что люди, близко стоящие к власти, освободившись от этого проходимца, дружно объединятся и будут энергично работать.

Могли ли мы тогда предполагать, что те лица, которым смерть Распутина развязала руки, с таким преступным легкомыслием отнесутся и к совершившемуся факту, и к своим обязанностям?