Владимир Муравьев - Московские легенды. По заветной дороге российской истории

Напротив храма Троицы в Листах, на противоположной стороне улицы до революции находился магазин одежды Миляева и Карташева «Мануфактурные и галантерейные товары, модные товары», после революции он назывался «Московско-Рижский универмаг», снесен в 1980-е годы.

Левая сторона Сретенки заканчивалась также магазином, дом этот тоже снесен, на его месте — вход в метро. В этом доме в 1930-е годы находился комиссионный магазин, который местные жители называли «Слёзтовары», а официально он назывался «Магазин конфискатов». Местные в нем никогда ничего не покупали, была примета: приобретенные здесь вещи приносят несчастье; покупали пришлые.

Журналист А. Е. Лазебников — редактор «Комсомольской правды», репрессированный в 1938 году и просидевший 18 лет, в своих воспоминаниях рассказывает об этом магазине. Летом 1937 года он с главным редактором «Комсомолки» Владимиром Бубекиным и несколькими репортерами пошли искать игрушку для подарка сыну шефа. В магазине, в который они зашли, не было ничего привлекательного. Продавщица решила им помочь.

«— В конфискаты заходили?

Мы не поняли вопроса. Продавщица пояснила:

— На Сретенке. Вверх по Кузнецкому, свернуть на Лубянку, пройти Сретенские ворота и по левой стороне улицы до конца. Угловой дом…

„Пожалуй, поди прочь от меня…“ Лубок ХVIII в.

„Свято-Троицкая лавра…“ Лубок ХVIII в.

Беспорядочными казались прилавки вдоль стен, густо увешанных полотнами в дорогих рамах. Мы невольно замедлили шаг. Лампочки, свисавшие на шнурах, не принесли разгадки замыслам товароведов Сретенки. Непонятным было расположение вещей. Блики шарили по полкам в такт покачиваниям лампочек. Там, где лежало что-то цветастое, яркое — бухарский халат, черная шаль в красных розах, — лампочки будто раздували тусклый свет и опять уходили в закат…

Привыкнув к полумраку, можно было разглядеть, чем заполнены полки. Два покупателя молчаливо разглядывали товары без этикеток и ценников. Вместо привычного гула голосов — шепот. Казалось, эти двое понимали, что здесь ни о чем не нужно спрашивать. Странное чувство, которое мы испытали, переступив порог магазина, не оставляло нас. Что это? Распродажа, конфекцион? У кого узнать? Кто-то недоверчиво оглядывал себя в полукружье трельяжа. Ощупывал, на месте ли хлястик у кителя цвета хаки. Опустил руки в карманы, будто поискал — не забыл ли чего прежний владелец.

— Не лады. Велик малость френчик! — И на нас глянул, не решаясь на покупку без постороннего совета. Вот он уже снял с себя китель, держит в руках, подбирая глазами другой в колонне защитного цвета: какой примерить? Наверное, впервые в жизни представился такой выбор.

То, чего мы страшились, о чем леденящая догадка еще с первого шага стиснула виски: мы увидели в петлицах кителя следы ромбов. Тот, кто носил этот китель, видимо, был высок. Где-то на полках, пониже, лежали, наверное, его синие галифе. Комдив? Комкор? Командарм? Неясный отпечаток всех ромбов скрыл его звание. Как хорошо, что здесь одна только лампочка, один тусклый глазок на привязи шнура — зрелище изувеченных петлиц с вырванными знаками различия нестерпимо, как и проколы аккуратно обметанных дырочек над карманами, — все, что осталось от брони орденов. Хаки! Защитный цвет! От кого защитный — от Юденича, Врангеля, Колчака, белополяков, Чжан Цзолина на КВЖД? Насколько он старше нас? Лет на десять-двенадцать: он мог успеть, а мы нет — носить подпольную кличку, видеть Ленина, идти по этапу в туруханскую ссылку.

…А покупатель все лопочет и лопочет, не пряча своего счастья. А у прилавка шепот:

— Кожаные брюки сорок восьмой бывают?

— В начале недели, — говорит продавщица. Здесь еще умеют предсказывать будущее?

По каким дням доставляют сюда товары? Ночью? На рассвете?

— В начале недели, — повторяет продавщица, и я слышу в ее голосе презрение к этому мешковатому парню, переступившему в круговерти столичных лавок не разгаданный им порог Сретенки.

Звуки слабого гудка донеслись до нашего слуха, и мы увидели на соседнем прилавке игрушечный паровоз. Он тащил по металлическому кругу пассажирский состав.

— У вас много таких? — спросил Володя.

— Много? — как беззвучное эхо отозвалась девушка, удивляясь наивному вопросу. — Единственная…

— Возьмете? — спросила продавщица. — Прекрасная игрушка!

„Сильный зверь слон…“ Лубок ХVIII в.

Володя медленно повернулся, посмотрел в упор на девушку и без всякой оглядки, забыв, где он, сказал, как сказал бы Мите Черненко, Юрию Жукову, Мише Розенфельду, всем, кого знал как самого себя:

— Поверьте, девушка, этой игрушке уже никогда не быть прекрасной! Никогда!»

Владимир Михайлович Бубекин вскоре был арестован как враг народа — и сгинул на Лубянке…

После войны магазин стал обычной комиссионкой и в этом качестве окончил свое существование вместе с домом.

До недавнего времени Сретенка заканчивалась — с левой и правой стороны — домами, которые одним своим фасадом выходили на Сретенку, а другим — на Сухаревскую площадь Садового кольца. Эти угловые дома четко определяли границу улицы и площади.

В 1960-е–1980-е годы дома были снесены, с ними заодно прихватили несколько соседних зданий и по улице, и по Садовому кольцу. На их месте по обеим сторонам Сретенки образовались пустыри на них два спуска в метро, ряды торговых палаток и, как почти у каждой станции московского метро, маленький рынок, на котором торгуют с рук луком-петрушкой и прочими мелочами… С левой стороны Сретенки, где был комиссионный магазин, в 2001 году построили универмаг, над которым по вечерам зажигается слово «Макдоналдс». С правой так и остался пустырь с палатками.

За палатками гудит Садовое кольцо.

О. А. Кадоль. Шереметевская больница. Литография 1830-х гг.

За палатками гудит Садовое кольцо. Плотным, рычащим, дымящим, разноцветным потоком, заполняя его во всю ширину, от тротуара до тротуара, по мертвому серому асфальту мчатся машины.

Мы обычно не обращаем внимания на значение и смысл примелькавшихся городских названий. Но если задуматься над тем, что эта улица называется Садовым кольцом , то нельзя не признать, что название звучит по крайней мере насмешкой над здравым смыслом.