Наталья Павлищева - Ложный Рюрик. О чем молчат историки

И от того, что в Ташкенте остались жить многие, помогавшие восстанавливать город после землетрясения, целину прибыли поднимать молодые люди со всей страны и на БАМ съехались представители всех национальностей, Ташкент не перестал был узбекским городом, Кустанай казахским, а север Байкала бурятским. Кстати, стоило тем, кто считал родным языком русский, покинуть эти места, как Ташкент стал Тошкентом, а Кустанай Костанаем. Это нормально, все вернулось на круги своя, местное всегда сильнее самого сильного пришлого.

Языки жителей республик, например Средней Азии или Кавказа, вобрали в себя очень многие русские слова, но от этого национальными быть не перестали и собственного колорита не потеряли.

Это азбучная истина: представители пришлой культуры либо полностью уничтожают местную (пример — США, где мощная прежде индейская культура ныне существует скорее для экзотики), либо ассимилируются, либо вымирают сами. Ассимиляция может проходить очень медленно, когда культуры обогащают друг друга, иногда подолгу сосуществуя параллельно.

Так было во все времена, и в Рюриково тоже.

Как скоро человек становится местным? Сколько поколений должно прожить в каком-то городе, поселении, какой-то местности, чтобы, несмотря на происхождение, стал считаться «тутошним»?

Поколение от поколения в среднем отделяют двадцать пять лет, тогда было лет двадцать. Сто лет — это пять поколений, прапраправнук мог, конечно, знать, что его предки жили далеко за морем, но сам-то он никогда этого моря и не видел, если родился, скажем, в Изборске или Тимерево, в Гнёздово или Сарске… Кто он? Исторический скандинав, слышавший о родине предков только из преданий, которые берегли.

Язык за ненадобностью быстро забывался, географические названия невольно принимались местные. Те, кто сидел подальше от волоков, могли своих исторических сородичей за всю жизнь ни разу и не увидеть.

Но организация жизни и окружающего пространства оставалась. Древнерусские крепости строились по одному принципу: военное поселение и торгово-ремесленная часть, а вокруг посад, откуда в случае необходимости можно добежать за крепостные стены.

Если это имел в виду Сабинин, говоря о принятии образа жизни вплоть до бани по субботам, то с ним можно согласиться. Да, варяги навязали округе свой образ жизни, навязали скорее невольно, чем огнем и мечом, просто встраивая местных в свою систему. Кто не желал встраиваться, так и оставался в лесу.

Получается, что Русь изменили прежде всего торговые пути? Конечно, это азбучная истина, не мной придуманная и высказанная. И не только Русь, всю планету Земля. Не торгуй люди друг с другом, так и жили бы закрыто в своих углах.

О самих торговых путях и причастности к ним скандинавов (или варягов?) еще поговорим.

А правда, кто первым не просто назвал этот путь именно так, но и прочертил на карте уверенной рукой… что именно прочертил?

Возьмите карту или откройте ее на экране компьютера и попробуйте вразумительно пройти участок между озером Ильмень и Днепром. Если с одной стороны до Ильменя, а с другой до Смоленска все как-то объяснимо, то этот промежуток «между», который, кстати, ни много ни мало километров 400, нелогичен совершенно.

Для тех, кто не особенно интересовался этим вопросом, чуть подробней. Ладожское озеро (озеро Нево) было для торговых путей с востока на запад и с севера на юг на территории Руси точкой, в которой сходились два маршрута. Один хорошо известный и официально признанный вот в таком виде: из Балтийского (Варяжского) моря по Неве в Ладожское озеро, потом по Волхову до Ильменя, из которого он вытекает, от Ильменя вверх по Ловати, Кунье, Сереже, потом волоком до Торопы, впадающей в Западную Двину, по ней до озера Каспля, оттуда снова волок до реки Катынь и по ней до Днепра, дальше мимо Киева, через пороги до Черного моря и вдоль берега в бухту Золотой Рог. Путь, честно говоря, просто кошмарный: на Неве пороги, которые не всякое лето проходимы при встречном ветре, на Волхове пороги, которые по берегу не пройти (сейчас они под водой Волховского водохранилища), два тяжелейших волока через водоразделы, то есть сначала вверх, потом вниз, Днепровские пороги…

Но трудности пути — это одно, а его возможность — несколько иное. А рациональность и вовсе третье. Это третье вполне способно превзойти первые два. Если везти было супервыгодно, то верблюды караванов вышагивали тысячи километров, неся на спинах грузы специй и китайского шелка, корабли уходили в таинственные моря без малейшей гарантии возвращения, уповая только на попутный ветер и немного везения.

Но для этого должно быть не просто выгодно, а так выгодно, чтобы по возвращении забыть все кошмары и даже захотеть испытать их снова.

Сначала подробно о самом пути, как его видел летописец (или не видел, но придумал, что больше похоже).

Путь «из варяг в греки» описан и расписан подробно не только византийским императором Константином Багрянородным, но и тьмой его последователей, разобран «по косточкам», вернее, по Днепровским порогам — самому известному участку этого пути. Уж куда подробней, даже названия этих самых порогов даны на двух языках.

Напомню коротко.

Путь начинался «где-то там» у варягов, у Константина Багрянородного описание идет от сбора подле Киева большого каравана лодок-однодревок (моноксилов, как звали их греки) для плавания по Днепру. Историки долго видели в этих ладьях утлые челны (как же, из одного же дерева!), забывая, что лесные гиганты в те времена бывали не в пример больше нынешних, раз этак в десять. Однодревками суда назывались потому, что киль судна изготавливался из одного огромного дерева метров 10–15 длиной. Такая ладья несла 20–40 человек и массу товара.

Еще весной со всей огромной территории бассейна Днепра к Киеву начинали собираться суда, груженные бочками с воском и медом, тюками со скорой (пушниной), пенькой (веревки из конопли) и другими товарами. Количество ладей нам тоже известно — порядка 2000! Огромный караван готовился к отплытию в самом Киеве, в Вышгороде, Витичеве, где была сигнальная башня, извещавшая огнем о приближении печенегов, Переяславле, Родне. Самым южным форпостом на пограничной реке Суле в 10 километрах от Днепра был город-гавань Желни (Воинская Гребля), имевший своеобразное сооружение, благодаря которому вышедшие из Руси суда при получении неблагоприятных вестей могли скрыться в прибрежном укреплении, внутрь которого входили прямо из реки. Но это была последняя гавань, дальше купцы могли полагаться только на свои силы и силы своих защитников.

Особенно тяжелым на пути от Киева к морю был проход Днепровских порогов, когда приходилось вытаскивать либо часть груза, либо весь, а то и сами суда на берег, а затем снова спускать на воду. Об опасностях говорят названия порогов: Иссупи значит «Не спи!». Речной поток в этом месте узок, посередине выступают из воды обрывистые и высокие скалы, бьющаяся о них и падающая вниз вода производит страшный гул. Второй порог по-русски Улворси, по-славянски — Островунипрах, что значит «Островок порога», он настолько же тяжел. Третий — Геландри, по-славянски «Шум порога». Самый большой — Айфор, по-славянски Неясыть, или «Ненасытный». Здесь приходилось полностью разгружать ладьи и тащить их берегом, остальные пороги проходили, перетаскивая сами суда по пояс в воде. Пятый — Варуфорос, по-славянски Вулнипрах, с большой заводью. Шестой — Леанди, значит «Кипение воды», и последний, седьмой, Струкун, по-славянски Напрези, что переводится как «Малый порог».