Максим Калашников - Третий проект. Спецназ Всевышнего

После формирования целостного этоса Севера можно будет, на наш взгляд, говорить о возникновении этики недоверия, как основы для принципиально новой сети отношений, – поведенческой установки, предполагающей возможность и высокую вероятность отказа людей от морального поведения даже в том случае, когда оно общепризнанно. В определенном смысле, взгляд на мир здесь плюралистичен, никаких оснований предполагать тождество своего и чужого морального содержания здесь нет, однако этот плюрализм не имеет однозначно позитивного оттенка: другой может оказаться носителем неприемлемых и враждебных поведенческих установок. Опасливость и осторожность будут фундаментальными чертами поведения, обеспечивающими предотвращение негативных ситуаций в будущем. Этика недоверия – это мировоззрение антропологического минимализма,отталкивающегося от понимания того, что «мир во зле лежит», человеческая природа является падшей и греховной, а значит, человеку всегда требуется определенное усилие над собой, определенная «выдрессированность», чтобы вести себя морально. Нет никаких оснований ожидать от людей «хорошего» и, тем более, быть уверенным в этом.

Возводя антропологический минимализмрусских к византийскому влиянию, Константин Леонтьев писал: «В нравственном мире мы знаем, что Византийская идея не имеет того высокого и во многих случаях крайне преувеличенного понятия о земной личности человека, который внесен в историю Германским феодализмом, знаем наклонность Византийского нравственного идеала, разочарованного во всем земном, в счастье, в устойчивости нашей собственной чистоты, в способности нашей к полному нравственному совершенству здесь, долу». Этот принцип ведет к определенному социальному пессимизму– отказу от мнения о безусловной справедливости и моральности общества. И человек, и множество людей и общество в целом могут быть несправедливыми, находиться в тотальном нравственном заблуждении, мало того – сознательно придерживаться «пути зла». Потому невозможно ожидатьот человека и общества морального поведения, строить человеческое действие исходя из этих ожиданий. Для ориентации в социальном космосе, где действуют не только ангелы, но и демоны, и справедливость торжествует не всегда, необходимо различение,постоянное этическое суждениеи оценка обстоятельств и человеческих действий. Для такого суждения необходимо постоянное сознание должного, а потому на место расчета на естественную нравственную интуицию встает твердое знание моральных императивов и действие с опорой на ценности. Такое действие не может совершаться в расчете на признание,коль скоро от людей и общества трудно ожидать справедливости. Моральное поведение должно быть осуществлено не потому, что оно получит признание, а потому, что оно морально, ориентировано на служениевысшим ценностям даже тогда, когда общество их не придерживается. Людей объединяет не столько взаимное доверие, сколько служение общему делу, общей ценности, которая направляет и синхронизирует их действия. В сходных ситуациях носители этики недовериядействуют не по общественному договору (формальному или выстроенному на уровне взаимного доверия), а по общему, заданному ценностью алгоритму.

Одним из кризисных признаков западной «современности» является многочисленность и гибкость социальных ролей, принимаемых на себя индивидом, распад жестких социальных корпораций, через которые обеспечивается членство человека в обществе. Происходит не столько индивидуализация(то есть превращение индивида в интегрированную личность,центр социального действия), сколько релятивизация и дробление ролевых функций индивида, превращение личности в проигрыватель, на котором одна за другой проигрываются пластинки социальных ролей (школьника, менеджера, «бойфренда», мужа, члена «клуба по интересам», и так вплоть до «покойника»). Оказываются разрушенными важнейшие уровни социальной интеграции – нижний (личностный), что ведет к появлению «разорванного сознания», и верхний – социетальный. Максимально широкое сообщество, которое оказался способен породить Запад – государство-нация. Главным уровнем интеграции являются корпорации, членство в которых теоретически считается добровольным, фактически же обязательно. Глобализация разрушила и национально-государственный верхний этаж, сделав корпоративность (теперь уже транснациональную) – касается ли дело промышленности, гей-сообщества или поклонников поп-звезды – единственно значимым интегративным уровнем.

Северный же этос предполагает превращение личности в первостепенный уровень социальности, прежде всего за счет признания за ней возможности отказаот участия в любой социальной деятельности. Для данной этической системы принцип «пусть все, но не я» исключительно важен. Для «северного человека» характерно сообразоваться, с одной стороны, с личным суждением по тому или иному вопросу, а с другой – апеллировать непосредственно к высшим ценностям и к высшим уровням социальной иерархии, минуя средние.

Вторым полюсом социальной интеграции должно стать наднациональное политическое сообщество – фактически северная «универсальная империя», предполагающая непосредственный и добровольный характер служения ей человека.

Интересно, что именно такая модель представлялась психологически наиболее комфортной русским крестьянам в дореволюционный период – народное сознание фактически не признавало никаких промежуточных инстанций между собой (в данном случае – крестьянским миром – низовой ячейкой организации общества) и царем, воплощавшим верхний, социетальный уровень интеграции. Посредствующие инстанции («бояре», «псари» и т. д.) казалось ненужной помехой и великое колонизационное движение русских было бегством не от государства как Верховной Власти Царя, бегством не от Империи, а от посреднических бюрократических институтов. Более того, можно предположить, что уход от жесткого государственного контроля на контролируемые только военной властью окраины воспринимался как «поновление» непосредственной связи низового уровня – индивидуального и общинного, с верхним – царским, имперским…»

Итак, по Холмогорову новый национальный характер породит и новую империю – без удушающего господства чиновника, без этого сонма двуногих с мокрицами в душе – жадных, мелочных, лишенных огня и фантазии «псарей» и «бояр». То будет Сверхновая Империя сильных, независимых личностей, объединенных великой идеей, одним порывом.

Северный характер даст сверхновым русским и абсолютно незападное поведение. Итак, «западник» в любом положении ведет себя, словно автомат с «поведенческими программами». А что будет у нас?