Кэролайн Финкель - История Османской империи. Видение Османа

Нувориши из числа османских вельмож 20-х годов XVIII столетия располагали свободным временем и деньгами, чтобы потакать своим прихотям. Собрания этого «фешенебельного общества» стали частыми, нарочито показными и выходили за рамки старого, огороженного стенами города Стамбула. Банкеты и развлечения, которые часто продолжались несколько дней, проводились во дворцах, принадлежавших Ахмеду, а также членам его обширной семьи и других семейств. По словам одного современного историка архитектуры, «общество людей, сосредоточенных на собственных потребностях» впервые было встроено в «городской, направленный на общение с окружающими людьми» образ жизни. Эта чрезмерная коммуникабельность оказала воздействие на местную экономику, изменив сложившиеся модели потребления, например, продуктов питания, одежды и мебели. Что касается продуктов питания, то теперь стали чаще, чем раньше, употреблять в пищу оливковое масло, морепродукты и овощные блюда. Кроме того, люди с готовностью экспериментировали с новыми блюдами, а старые способы развлечений стали уступать место новым, по мере того как потребление кофе, и в особенности десертов (ставшее возможным благодаря увеличению потребления сахара там, где раньше преобладало потребление меда), стимулировало новые модели социальных отношений за пределами «столовой», в местах, отведенных для получения удовольствия от этих продуктов.

Отказавшись от традиции усиления мистической ауры династии путем уединения в загородных садах и парках, Ахмед стал открыто появляться перед своими подданными. Он укрепил популярность монархии, появляясь на виду у всех на палубах судов, как за полтора столетия до него это делала Елизавета Английская. Саймон Шама, написавший о том, как Елизавета «использовала реку [Темзу] в качестве сцены, на которой она соединялась со всеми своими подданными в блестяще продуманном торжестве единения с народом», цитирует одного современника, который рассказывает о том, что она «ведет себя на людях так непринужденно и относится к ним так снисходительно, что становится для них столь дорогой и желанной».

Но султан не мог взять и просто покинуть Топкапы, ведь это место традиционно считалось центром управления государством. Уже полстолетия дворец не являлся постоянной резиденцией султана, поэтому вполне естественно то, что Ахмеду, даже если он и надеялся останавливаться в нем как можно реже, следовало произвести косметический ремонт своего личного жилища. Главным объектом ремонта стала его комната в гареме, все стены которой были покрыты фресками с изображениями фруктов и цветов, представлявших собой яркие архитектурные украшения той эпохи. Подобные натуралистические мотивы встречались повсеместно, будь то изображения, вырезанные на мраморе или нарисованные на бумаге в манускриптах. Портретная живопись тоже изменилась, когда влиятельный художник Левни написал крупным планом портреты султанов, в царствование которых он работал (Мустафы II и Ахмеда III). В его портретах особенно поражает правдивость передачи характера человека, отличительные черты которого он, похоже, усиливал, чтобы создать свойственный любому человеку образ. Поэтому дистанция между султаном и наблюдателем не кажется столь огромной.

Будущий судебный регистратор Мехмед Рашид-эфенди, который в то время был священнослужителем в Стамбуле, хорошо знал состояние финансовых дел империи. Он отмечал, что приблизительно в 1720 году, впервые за много лет, платежный баланс казначейства стал показывать активное сальдо: казалось, что финансовые реформы подтверждают свою эффективность. В следующем году султан Ахмед распорядился начать строительство самого величественного из всех дворцов, дворца Саадабад («Прибежище блаженства») на лугах, расположенных в верхнем течении реки Кажитане («Пресные воды Европы»), которая впадает в бухту Золотой Рог возле Эйюпа. Вельможи любили строить свои дворцы на берегах бухты Золотой Рог и на берегах Босфора, а луга, через которые текла Кажитане, издавна были местом, где горожане собирались для всякого рода развлечений и торжеств. Саадабад Ахмеда III придал концепии «садового павильона» новый смысл. Реку Кажитане направили в парк, и теперь она текла по облицованному мрамором каналу (следы которого все еще видны) в строго заданном, прямом направлении, тем самым определяя местоположение нескончаемых, симметричных фасадов дворцов сановников и придворных: дворец, принадлежавший самому султану, стоял на тридцати мраморных колоннах, а перед ним находился пруд. Дворцам давали причудливые названия: «Мост слона», «Первый водопад», «Серебряный канал», «Райская усадьба» и тому подобные.

Как и правление Сулеймана I в XVI веке, царствование Ахмеда III во многом находило параллели с царствованием его европейских современников (или монархов, живших в ту же эпоху), поэтому едва ли возможно удержаться от сравнения Саадабада с Версалем недавно скончавшегося Людовика XIV, с Летним дворцом и садами Петра Великого в Петербурге или дворцами, построенными в пригородах столицы Петра. Подобно Петру, который привез из своей, состоявшейся в 1716–1717 годах поездки по Западной Европе альбом с видами садовых дворцов Людовика XIV в Версале и Фонтенбло и по возвращении в Петербург объявил, что новый дворец, который он там строил, должен «соперничать с Версалем», Челеби Мехмед-эфенди также вернулся домой, привезя подарок в память о своем пребывании во Франции: двенадцать гравюр Версаля, которые теперь входят в собрание экспонатов дворца Топкапы. Подобно царю Петру, султан Ахмед проявлял большой личный интерес к претворению в жизнь строительных проектов. Обстоятельства молодости вдохновили Ахмеда на строительство дворца Саадабад: как и Эдирне, он должен был стать местом уединения, где он мог наслаждаться не обремененной какими-либо ограничениями жизнью, которую пытались обрести за пределами Стамбула все его недавние предшественники. В названиях дворцов, построенных на берегах Кажитане, чувствуется некий иранский акцент, который отражает влияние двора Савфидов. Свидетельством этого влияния является и сам дворец Саадабад, и вообще художественные стремления того времени, в которых помимо иранского налета, чувствуется воздействие Версаля.

Простые люди извлекали пользу из причуд богатых, и не только по причине увеличения спроса на товары и услуги. Попечительство, в особенности со стороны султана и великого визиря, сделало возможным строительство таких общественно полезных сооружений, как многочисленные большие и замысловато украшенные фонтаны, которые появились во всех уголках Стамбула. Ночное освещение столичных мечетей, построенных в честь султанов и визирей, которое теперь осуществлялось чаще, чем когда-либо прежде, расширило пространство активной общественной жизни и придало ей новую форму, смягчило ограничения на свободу передвижения по городу, позволив даже беднякам выходить на улицу в темное время суток, хотя прежде в эти часы им приходилось оставаться в стенах своих домов. Эта новая свобода стала ключевым аспектом того, что в XX веке стали называть «эпохой тюльпана».