Кэролайн Финкель - История Османской империи. Видение Османа

В стране росли тюльпаны, причем в изобилии. Эта восточная луковица, которая согласно одним источникам, попала в Европу в середине XVI века благодаря деятельности Огиера Гизелина де Бусбека — посла Габсбургов при дворе султана Сулеймана I, а по другому, недавно выдвинутому предположению, еще раньше, уже давно приобрела среди знатных людей Стамбула такую же популярность, какой она пользовалась среди европейских дворян. Начиная с XVI века тюльпаны становились частью рисунков тканей, их изображали на гончарных изделиях, на кафеле и на страницах книг, их лепными изображениями украшали фонтаны. В 30-х годах XVII века Эвлия Челеби писал о садах тюльпанов на берегах Босфора и даже упоминал о том, что в его время, один вид тюльпанов назвали в честь реки Кажитане. С тех пор прошло почти столетие, и тюльпаны стали средством утешения турок, которые понесли потери в войне. Тысячи луковиц, ввезенных при Ахмеде III, прибыли в страну из Нидерландов, которые являлись центром торговли тюльпанами. Более всего турецкие любители тюльпанов ценил и и пытались довести до совершенства разновидность этого цветка, которая называлась «миндалевидным тюльпаном с лепестками в форме кинжалов». Турки знали о том, что нерегулируемый рынок мог привести к полному разорению, и продажу очень многих имевшихся в наличии разновидностей приходилось контролировать с помощью системы официального ценообразования, которая должна была ослабить неизбежную спекуляцию этим самым ходовым товаром. Голландцы уже сталкивались с такой «тюльпаноманией» в конце 20-х и в 30-е годы XVII столетия, и она была увековечена Александром Дюма в его романе «Черный тюльпан». В 1726 году французский посол в Стамбуле так описал одну из причуд великого визиря Невшехирли Дамад Ибрагим-паши, который был любителем тюльпанов:

В саду великого визиря имеется 500 000 луковиц. Когда тюльпаны в цвету и великий визирь желает похвастаться ими перед Важной Персоной, его люди заботятся о том, чтобы заполнить все пространство тюльпанами, взятыми из других садов и вставленными в бутылки. У каждого четвертого цветка в землю вставлены свечи такой же высоты, как сами тюльпаны, а проходы украшены клетками с разными птицами. По всему периметру расставлены вазы с цветами, и он освещен огромным числом хрустальных светильников различного цвета… Отражения этих разноцветных светильников в зеркалах производят удивительное впечатление. Освещение дополняет шумная музыка, и эта турецкая музыка играет день и ночь, пока цветут тюльпаны. Все это делается на средства великого визиря, который в течение всего времени цветения тюльпанов принимает у себя и кормит Важную Персону и его свиту.

Но «эпоха тюльпана» приносила людям не только радость. Духовным дополнением к показным пиршествам, званым приемам и успехам царствования Ахмеда III были посещения зала, в котором хранилась священная накидка Пророка. Эти визиты совершал он сам и его свита из государственных сановников. До XVIII столетия визиты в этот зал совершались регулярно лишь во время восхождения на престол нового султана. При султане Ахмеде такие посещения стали детально разработанной государственной церемонией, которая совершалась ежегодно в пятнадцатый день месяца рамадан, в полнолуние, которое наступает в день, знаменующий середину самого священного месяца исламского календаря. За день до этого султан принимал участие в ритуальном очищении этого зала и подготовке накидки к демонстрации. Составленная в то время «книга церемоний» дает точное описание деталей этого обряда (в схематичном стиле она по порядку старшинства, определяла участников этого обряда, то, как они должны быть одеты и какие молитвы им следовало читать).

У султана Ахмеда появилась еще одна возможность напомнить своим подданным о том, что для османской династии религия является важной частью жизни. Она представилась во время обрядовой церемонии, которая символизировала религиозные нравоучения его юным сыновьям и совершилась с большой помпой вскоре после впечатляющих торжеств 1720 года, которыми было отмечено их обрезание. Юным принцам Мехмеду, Мустафе и Баязиду было только по три-четыре года, когда султан и высшие светские и духовные должностные лица государства приняли участие в церемонии, проходившей в Жемчужном павильоне, расположенном на морском побережье, южнее дворца Топкапы. Забота султана о своем народе была подтверждена тем фактом, что в одно время с его собственными сыновьями были обрезаны пять тысяч мальчиков из бедных семей.

Еще один жест, подчеркивающий привязанность власть предержащих к празднованиям священных дат мусульманского календаря, был сделан Дамад Ибрагим-пашой, придавшим более экстравагантную форму пиршествам, которыми традиционно отмечалось окончание месяца рамадан. В 1721 году вскоре после назначения на пост великого визиря, он устроил пир в Эйюпе, после которого он и его свита вернулись в Стамбул с большой помпой. Со временем эти пиры стали еще более роскошными и на протяжении всего столетия оставались такими благодаря стараниям Махмуда I и его преемников, которые рассматривали их как способ производить впечатление на придворных и на простых людей, убеждая их в набожности султана и его непреходящей значимости как главы государства. [44] Сегодня во время месяца рамадан политики по вечерам устраивают банкеты в надежде получить голоса, а бизнесмены желают произвести впечатление своей щедростью.

Несмотря на свои сомнения относительно придворного общества, представители духовного сословия легко становились его частью. В месяц рамадан они читали наставления в присутствии Дамад Ибрагим-паши, и во время этих чтений высокопоставленные священнослужители принимали участие в ученых диспутах, на которых обсуждались места из Корана или традиции Пророка. Тщательно подбирался текст, который выносили на обсуждение: среди мест из Корана, которые обсуждались в 20-е годы XVIII столетия, были отрывки, имевшие отношение к такому понятию, как «победа», что было весьма злободневной темой в контексте иранских военных кампаний, которые начались в 1722 году.

Когда деятельность в духовной сфере стала в гораздо большей степени отвечать целям династии, ею стали манипулировать, чтобы дать султану большие правовые возможности и расширить круг его союзников. В жизни духовенства происходили и менее заметные изменения: оно становилось все более и более похожим на некую «закрытую корпорацию». Были семьи, которые в прошлом дали государству не одного шейх-уль-ислама. Теперь, и это было существенно, только династии священнослужителей стали пользоваться монополией на получение этой и других церковных должностей, и стал неукоснительно соблюдаться принцип династического наследования высших постов духовной иерархии. Шейх-уль-ислама Фейзуллу-эфенди могли убить, но его наследников реабилитировали, и они снова поднялись наверх, когда на троне оказался новый султан, Ахмед III. В период между 1703 годом, когда был убит шейх-уль-ислам Фейзулла-эфенди и на трон взошел Ахмед III, и 1839 годом, три семьи, в том числе семья Фейзуллазаде, дали стране 13 из 58 шейх-уль-исламов, а поскольку шейх-уль-исламов часто смещали, а потом снова назначали, то за ними числилось 20 сроков пребывания на этой должности из 76. Подобные династии были у военных и у чиновников, но поскольку среди священнослужителей высокого ранга можно было найти значительное количество отпрысков военных и бюрократов, принятое в 1715 году законодательство ограничило их проникновение в сферу духовной деятельноети, что было выгодно сыновьям священнослужителей и давало официальное разрешение на кумовство. Как и в сфере налогообложения, где именно столичные вельможи получили возможность пользоваться чем-то вроде монополии на систему пожизненного права собирать налоги, так и в духовной сфере именно столица получила монополию на воспитание кандидатов стать священнослужителями. «Новое кумовство» противоречило традиционным государственным «предписаниям» воспроизводить объединенный общими интересами привилегированный класс (подлинную аристократию), способный противостоять вызовам, брошенным его власти и власти султана, с которыми на протяжении XVII века сталкивалась деградировавшая система государственной власти.