Виктор Сонькин - Здесь был Рим. Современные прогулки по древнему городу

Святилище Эгерии существует на самом деле, и даже неплохо сохранилось. Когда-то это была просто священная роща с ручьем, но во II веке н. э. в ней построили фонтан, и знатные путешественники XVII–XVIII веков считали своим долгом совершить паломничество к этому святому месту. Сохранился рисунок Гете, изображающий нимфей Эгерии, а также выразительно-страшноватая гравюра Пиранези. Нимфей Эгерии находится на территории археологического парка Аппиевой дороги, о котором речь пойдет в девятой главе. Нимфей отличался от обычного фонтана большей «естественностью», настоящей или притворной: это мог быть грот с источником, фонтан, стилизованный под грот, или просто большой и помпезный фонтан. Постепенно нимфеи превратились в водоразборные центры, откуда вода поступала в разные кварталы города.

Нимфей стоит между двумя поясами оборонительных стен (старым, Сервиевым, и более новым, Аврелиановым) и на развилке двух важных дорог — Тибуртинской и Лабиканской. Имя императора Александра Севера он носит условно, по датировке некоторых строительных материалов. Но эти материалы, скорее всего, использовались при реставрации, а построен фонтан был во времена императора Домициана. Больше всего он был похож на трехпролетную триумфальную арку, только место пролетов занимали огромные ниши-экседры. В них стояли статуи, причем они были созданы не специально для этого архитектурного памятника, а позаимствованы у какого-то более раннего. С этой практикой мы уже сталкивались и еще не раз столкнемся. В центральной экседре, скорее всего, находилась статуя бога или богини (Юпитера или Виктории), или, может быть, императора в виде бога. А что было по бокам — известно точно: там стояли рельефы с изображением воинских доспехов. Эти так называемые «трофеи» в средневековые времена почему-то стали связывать с победой полководца Мария над германскими племенами кимвров и тевтонов в конце II века до н. э., а сам нимфей стали называть храмом Мария или «трофеем Мария» (что когда-то это был фонтан, давно уже никто не помнил). В 1590 году папа Сикст V перенес рельефы на верхнюю площадку лестницы, ведущей на Капитолийский холм. Там они и стоят по сей день.

После площади мы повернем направо и пойдем по Виа Леопарди. Справа будет парк — Parco Oppio — названный так по древнеримскому названию этих мест (Оппий — одна из двух вершин Эсквилинского холма). Северная часть парка — та, которая первой окажется у нас на пути, — связана с человеком, чье имя во многих языках мира, включая русский, стало нарицательным (хотя в последнее время его теснит слово «спонсор»). Это имя — Меценат.

Гай Цильний Меценат был одним из ближайших друзей и соратников императора Августа. После века изнурительных гражданских войн, когда олигархические кланы грызлись друг с другом за власть, правление Августа искренне воспринималось современниками как новый золотой век. Раскол государства на западную и восточную части был предотвращен победой над Антонием и Клеопатрой. Постоянные конфискации имущества, которыми наказывали своих противников все без исключения претенденты на власть предыдущего столетия, тоже прекратились. Большим военным талантом сам Август не обладал, но его полководцы успешно стабилизировали обстановку на внешних границах. Правда, не обошлось и без трагедий — так, в 9 году н. э. три отборных легиона генерала Квинтилия Вара попали в засаду, устроенную германцами, и были уничтожены. От удара на этом направлении римляне не оправились никогда и больше за Рейн старались не соваться.

Плодами мира Август пользовался не менее ловко, чем плодами военных побед: он с большой помпой закрыл двери храма Януса в знак отсутствия войн на всей подвластной Риму территории — до него в последний раз такое происходило в незапамятные полусказочные времена.

Разбогатевшему государству понадобилось более многочисленное и эффективное чиновничье сословие. Среди старой сенатской аристократии хороших управленцев было немного: патрицианская верхушка гнушалась почти любой практической деятельностью, особенно связанной с деньгами. Поэтому при Августе социальная мобильность достигла невиданного ранее размаха. Сословие всадников — богатое, но политически бесправное — впервые получило доступ и в Сенат, и к управлению провинциями, и к высоким государственным постам.

Два великих поэта, которым Меценат был другом, покровителем и меценатом, — это Вергилий и Гораций. Оба пользовались его финансовой поддержкой, в том числе в виде недвижимости (Гораций получил в подарок от Мецената поместье в Сабинских холмах); оба по его приглашению выступали с чтением стихов перед первыми людьми государства. Вергилий умер, не успев подготовить к публикации свой главный труд, эпическую поэму «Энеида», — об этом позаботились его друзья, тоже входившие в круг Мецената. Август вряд ли остался очень доволен поэмой — там оказалось слишком мало про него лично, слишком много про мифические времена до основания Рима. Нет сомнения в том, что император на словесность обращал пристальное и не всегда благосклонное внимание. Когда сорокалетний Гораций решил удалиться на покой, бросить поэзию и заняться философией, Август через Мецената вежливо, но твердо передал поэту свое неудовольствие (поэт отвечает не перед музами, а перед своими земными покровителями, которых он и обязан восхвалять). Горацию пришлось скрепя сердце снова взяться за стихи.

Из этого сословия происходил и Меценат. То есть, конечно, он считался потомком таинственных этрусских царей (с этого комплимента начинается любой сборник поэзии Горация: «Славный внук, Меценат, праотцев царственных…» [31] Пер. А. П. Семенова-Тян-Шанского. ). Но ссылки на безвестных аристократических предков — любимое развлечение безродных выскочек всех времен и народов.

Меценат прошел с Августом долгий путь: он вместе с ним воевал, он оставался на хозяйстве в Риме, когда правитель отлучался в провинции, он вмешивался в судебно-карательные инициативы Августа, неизменно с целью их смягчить — и Август был ему за это признателен. Но главную свою роль, благодаря которой он вошел в историю и в языки народов мира, он сыграл на поприще культуры.

Мы сказали «культуры», а могли бы сказать «пропаганды». Очевидно, что для Августа важной была именно пропагандистская составляющая. Но гениальность Мецената заключалась в том, что для этих целей он рекрутировал не присяжных стихоплетов, которых всегда найти нетрудно, а поэтов такого масштаба, что их произведения и спустя две тысячи лет читают, изучают, пародируют и переводят. Свою пропагандистскую функцию он тоже выполнил сполна: литературу той эпохи синонимично называют то «золотым», то «августовским» веком римской поэзии. Августу бы это понравилось.