Виктор Сонькин - Здесь был Рим. Современные прогулки по древнему городу

Как Август стал Августом

Есть некоторая проблема в том, как называть этого молодого человека в разные этапы его долгой жизни. Отец его происходил из знатного, хотя и не очень примечательного плебейского рода Октавиев и благодаря своим деловым и политическим успехам стал сенатором. При рождении мальчик получил имя Гай Октавий Турин (когномен, возможно, в честь победы Октавия-старшего над шайкой беглых рабов возле города Турии в Великой Греции). Став приемным сыном Цезаря, он принял его имя целиком — Гай Юлий Цезарь. В подобных случаях римляне нередко сохраняли свое родовое имя — номен — в качестве когномена, хотя бы второго; так, например, сын полководца Эмилия Павла, войдя на правах приемного сына в семейство Сципионов, стал зваться Публий Корнелий Сципион Эмилиан.

По этой логике молодой человек мог бы принять имя Гай Юлий Цезарь Октавиан. Вероятно, он так и сделал: некоторые историки и современники поначалу действительно называют его Октавианом. Но чем дальше — тем реже. Это имя напоминало о том, что род властелина мира — незнатный, что его связь с Цезарем — не кровная. Так имя «Октавиан» постепенно вышло из употребления, а в 27 году до н. э. Сенат пожаловал 35-летнего правителя титулами «Август» и «принцепс». Слово «Август» происходит от латинского глагола augere , «прирастать», может переводиться примерно как «величественный, торжественный, знаменитый, славный» и обладает скорее религиозным, нежели политическим ореолом. К этому времени Август окончательно расправился с внутренними врагами и, вероятно, хотел подчеркнуть наступление новой эры благополучия и мира. Смена имени подчеркивала этот переход. Слово «принцепс» означало старейшего сенатора, который по традиции открывал заседания; в менее терминологическом употреблении это был титул, который государственные деятели или полководцы получали за особые заслуги. Август принял это звание, подчеркивая основную идею той политической системы, которую он выстроил: «Авторитетом я превосходил всех, власти же у меня было не больше, чем у товарищей по должности». Иными словами, Август хотел представить свою власть как почти неформальную договоренность между собой и римским народом. Нет сомнения, что Август сделал главный решительный шаг, изменивший государственное устройство Рима. По тонкому замечанию советского историка С. Л. Утченко, это был «первый в истории пример режима, основанного на политическом лицемерии». То, что называлось «восстановленной республикой» (res publica restituta) , не было ни восстановленным (республику никто не ниспровергал), ни республиканским. Август утверждал, что не занимает никакой должности, несогласной с древними порядками, — и технически это так и было. Однако ни один римский правитель после царских времен не выполнял так много властных функций одновременно и несменяемо. Власть Августа не называлась ни консульской, ни диктаторской. Ее основу не составляло ни его бессменное пребывание в должности народного трибуна, ни даже проконсульская власть, предоставлявшая Августу беспрецедентные военные полномочия. Эта власть, строго говоря, никак не называлась. А дальше уже все зависело от того, как хорошо очередной правитель справлялся с такой шаткой системой. У Тиберия, который наследовал Августу, получалось неплохо; а у нескольких следующих принцепсов — например, у Калигулы и у Нерона — гораздо хуже.

Так называемый «Август из Прима-Порта» — двухметровая мраморная статуя, обнаруженная в 1863 году при раскопках пригородной виллы Ливии, жены Августа (сейчас в музеях Ватикана).

Произошло неожиданное: юноша без серьезных политических связей, без опыта военных и государственных дел, силой одного лишь имени «Цезарь» и собственных амбиций оказался полноправным игроком среди первых лиц государства. Он заключил союз с политическими союзниками приемного отца — Марком Антонием и генералом Марком Лепидом. Этот союз вошел в историю как «второй триумвират»; первый в прошлом поколении связывал Юлия Цезаря, Помпея и Красса. Второй триумвират, как и первый, просуществовал недолго: сначала Лепид оказался оттеснен с политической сцены, сохранив за собой лишь декоративную должность верховного жреца, а потом Октавиан (которому по условиям договора достались западные провинции, включая Италию) и Антоний, получивший власть над богатым греческим Востоком, сошлись в финальном противостоянии. В 31 году до н. э. в морской битве при Акции силы Запада победили силы Востока. Военное значение победы было невелико, но на моральный дух обеих армий она оказала решающее действие; союзники Антония разбежались, и спустя некоторое время Антоний и Клеопатра покончили с собой.

В 13 году до н. э. Август вернулся в Рим из долгой поездки по западным провинциям, в которых он успешно восстановил римскую администрацию и общую стабильность (именно к этому событию, как мы помним, Бальб пытался приурочить открытие своего театра). Чтобы отметить это выдающееся достижение, Сенат постановил воздвигнуть на окраине Марсова поля алтарь. Алтарь был посвящен богине мира (по-латыни «мир» — pax , слово женского рода), причем не просто мира — а именно того, который принес государству Август: Ara Pacis Augustae , «Алтарь Августова мира». Позже его, как правило, называли просто Ara Pacis .

Мир, установившийся на подвластной Риму территории в правление Августа, был столь важной частью августовской идеологии, что постепенно словосочетание «римский мир» (Pax Romana) стало обозначать не только отсутствие войны, но и тот круг земель, который входил в орбиту римской государственности. На русский это перевести легче, чем на другие языки, потому что в русском слове «мир» издавна объединились оба значения. До орфографической реформы 1918 года эти слова писали по-разному: отсутствие войны — «миръ», весь свет — «мiръ».

Существует устойчивая легенда, согласно которой роман Толстого назывался в дореволюционных изданиях «Война и мiръ», то есть «война и люди». Это злостная ошибка, порожденная одним из давних выпусков программы «Что? Где? Когда?». Между тем поэма Маяковского 1915 года и правда называется «Война и мiръ».

Начиная с XVI века под дворцом, стоящим на пересечении нынешних Корсо и Виа ин Лучина, стали находить обломки античной скульптуры. Только в конце XIX века археологи связали эти находки с Алтарем мира. К тому времени рельефы успели разойтись по разным музеям и коллекциям. Большую их часть еще в XVI веке распилили на несколько кусков (мраморные панели были так велики, что транспортировать их целиком не представлялось возможным) и отправили во Флоренцию, в коллекцию семейства Медичи, которым тогда принадлежало палаццо. Другая плита оказалась в музеях Ватикана, еще одна — на Вилле Медичи во владении Французской академии, еще одна — в Лувре. Рельефная панель алтаря, перевернутая скульптурной частью вниз, служила крышкой саркофага одного из священников, похороненных в иезуитской церкви Иисуса в нескольких кварталах к югу от дворца.