Лев Вершинин - Гопакиада

В какой-то момент, правда, повезло. С невероятным напряжением сил захватив небольшой город Волочиск с округой, «головной отаман» вновь оказался хозяином пусть и крохотной, но собственной территории. Вагоны были разгружены, армия получила передышку, но ни поляки, ни «харьковчане» никуда не делись, и вопрос стоял по-прежнему: что делать? Для начала порешали кадровые вопросы, поставив к стенке опасно популярного командира «запорожцев» Бовбачана, обвиненного (возможно, не совсем без оснований) в нелюбви к трудовому народу и симпатиях к Добрармии, после чего пришли к выводу, что «если в течение 2–3 дней не придет помощь от Галицкой армии, ликвидация фронта — неизбежна».

И тут повезло опять. Галицкая армия, вместе с правительством уже не существующей ЗУНР убегавшая от поляков, таки явилась в районе Каменца, и хотя «Соборную Украину» никто объявлять не пожелал (амбиции, а кроме того, галичане на дух не переносили социалистов), возникший «тяни-толкай» уже был похож на что-то, а не на непонятно что. Естественно, много говорили. Естественно, делили портфели (именно тогда и стал премьером Исаак Мазепа, 27-летний отставной клерк и убежденный левый социал-демократ, считавший себя «национальным большевиком»). Естественно, самым-самым главнокомандующим по праву хозяина территории стал Петлюра, хотя галицкие части обязались подчиняться ему только с санкции своего «президента» Петрушкевича. И, осуществив все это, решили двигаться на «освобождение Украины», поскольку как раз в этот момент «харьковчане» бросили все силы на борьбу с наступающим Деникиным, так что освобождать беззащитное Правобережье не казалось сложным.

Так и случилось. С первых дней августа петлюровцы шли победным маршем, один за другим беря города, не имеющие гарнизонов. Было их много, тысяч 50, но назвать их «петлюровцами» можно лишь с очень большой натяжкой, ибо силы «головного отамана» (учитывая местных добровольцев — до 10 тысяч штыков) тонули в массе галичан, наступавших на киевском направлении, взяв с собой «запорожцев», но нахально, чуть ли не с улыбочкой отказавшись брать собственного «главнокомандующего».

Согласно мемуарам генерала Курмановича, видного петлюровского штабиста, помощника начальника, командир ударной галицийской группировки генерал Кравс просто пригрозил подать в отставку, если ему будут навязывать «полтавского цыганенка, из которого даже попа не вышло». Все верно, Петлюра был и сыном цыгана, и в семинарии не удержался. Но, думаю, его превосходительство как культурный человек был все же выше таких предрассудков. Куда вероятнее, сыграло роль то, что галичане — как рядовые, так и комсостав вплоть до высшего — считали Добрармию не только «достойным противником», но и, невзирая на все, «естественным союзником».

Удивляться чему, между прочим, не стоит. В те времена очень многие галичане, хотя уже изрядно замороченные своими политиками и запуганные австрийцами, все еще ощущали себя русинами, в русских врагов не видели, а вот в поляках очень даже, и к тому же не ощущали «малороссийские проблемы» полностью своими, зато, как дети зажиточных сельских хозяев, не любили социалистов. Даже в случае победы Деникина уроженцы Галичины, в состав России никогда не входившей, ничего не теряли. В отличие от «лидеров нации», сознававших, что в случае этой самой победы они теряют все — в первую очередь посты, погоны и портфели. А потому готовых скорее говорить с большевиками, чем с Деникиным, и не делавших этого, в основном опасаясь галичан. Ну и, конечно, сознавая, что большевикам на фиг не нужны. Сомневаясь.

Как бы то ни было, оставленное генералом Кравсом за ненадобностью на правом берегу, в районе Бирзулы, войско «головного отамана» почти откровенно бездельничало, позволив красной дивизии Якира, уже, казалось, безнадежно окруженной, прорваться на север, соединиться с 12-й армией Советов, ведущей упорные бои с Деникиным. Почему — неведомо. Возможно, демонстрируя обиду, а возможно и из каких-то более серьезных соображений. Кто его знает…

Галичане и Добрармия вступили в оставленный красными Киев в один и тот же день, с двух сторон, и встреча, как ни странно, оказалась вполне корректной. Ровно до тех пор, пока «генеральному представителю головного отамана», прикрепленному к штабу Кравса, не примстилось публично сорвать и потоптать бело-сине-красную «москальську ганчирку», нагло реющую в добровольческой зоне. После чего несчастный патриот едва спасся на резвых ногах, а командование Добрармии предложило «украинскому войску» покинуть город и отойти куда душе угодно, но не ближе чем на 30 км. Что и было исполнено под бурные аплодисменты прохожих зевак, причем галичане подчинились требованию без сопротивления, с молчаливым пониманием, а что до «запорожцев», то, как вскоре выяснилось, их ряды поредели более чем наполовину; большая часть перешла под ту самую «москальську ганчирку». Как, между прочим, и множество киевлян. «Чужой и всегда враждебный нам Киев, — сетовал Исаак Мазепа, — деникинцам поспешил дать всякую помощь, начиная от обычных информаций и кончая вооруженными отрядами местных добровольцев».

Более того, резко меняются и настроения галичан. «От того дня, — вспоминает петлюровский премьер, — даже члены нашего правительства фактически были лишены возможности посещать Галицкую Армию (…) так что Петлюре пришлось просить Президента ЗУНР повлиять на галицких офицеров, которые неосмотрительно разговаривают на темы безосновательного контакта с Деникиным и тем разлагают общественность и войско». Но тщетно. Приказа от пана Петрушевича так до окончания военных действий и не поступило, а петлюровских комиссаров, приезжавших в части без спроса, галичане просто били.

Состояние «ни мира, ни войны» в какой-то момент стало столь унизительным, что крупный военачальник Петлюра не нашел ничего более умного, кроме как спровоцировать конфликт с Деникиным. И на свою голову преуспел. В середине сентября несколько гайдамацких «загонов», подчиненных лично «головному отаману», атаковали позиции добровольцев и, естественно, были побиты, после чего Петлюра, формально объявив «москалям» войну, немедленно отправил в Москву предложение о союзе (через случившегося проездом личного друга Ленина Фридриха Платтена). Излишне говорить, что настроения галичанам такой фокус не улучшил и военного задора не прибавил. В связи с чем уже 15 октября поредевшее «украинское войско» беспорядочно драпало к бывшей австрийской, а ныне польской границе, — уже, однако, без Галицкой Армии, с разрешения своего правительства «отдавшей себя в полном составе в полное распоряжение Главного Командования Вооруженных Сил Юга России».