Лев Вершинин - Гопакиада

Естественно, совсем взаправду рассказы украинских визави будущий диктатор и начальник государства не принимал, но если на руках все козыри плюс оба джокера, так почему бы и не сыграть, тем паче что политический идеал «отца отечества» — Речь Посполитая от можа до можа в границах 1772 года — еще оставался в области грез. Он уже скормил Родине Galiciae, он уже нацеливался на Wilno с округой, и политбеженцы, именующие себя «властями УНР», были очень даже к месту: «помощь братскому украинскому народу» сулила в перспективе минимум возвращение «семи воеводств», а не исключено, что и верного вассала на остальной части Малороссии. К тому же потенциальные вассалы вели себя не по-хуторски прижимисто, а вполне шляхетски, не стоя за ценой и не торгуясь. В ответ на что взаимно вежлива была и польская сторона, хотя протокольная формулировка быстро подписанного договора, учитывая реальное положение «высоких договаривающихся сторон — Украинской Народной Республики и Речи Посполитой Польской», отдавала тончайшей аристократической издевкой. Все польские пункты, предложенные на «обсуждение», были приняты. Причем кроме признания «вечного суверенитета» Речи Посполитой над уже и так оккупированной Галицией ей, опять же «навечно», уступалась «украинская» Волынь. Кроме того, грядущая УНР (естественно, тоже «на вечные времена») отдавала под контроль «союзнику и покровителю» важнейшие отрасли своей экономики, гарантируя польским помещикам, вопреки всем социалистическим принципам, усадеб поместий на Правобережье. Один из латифундистов — Я. Стемпковский — был заранее назначен «министром земледелия УНР». De facto это был пакт о протекторате, более жестком, нежели тот, который раньше предлагали французы, но если галльские речи хотя бы сердили «лидеров нации», то в польских устах почему-то звучали приемлемо и не обидно.

Короче говоря, подписали и отметили. Петлюра произнес на банкете торжественную речь о «вечной любви украинцев и поляков», устоявшей в веках, «несмотря на интриги москалей», Пилсудский ответил в том же духе, но, естественно, сдержаннее. Финансовое ведомство РП перечислило куда следует оговоренные суммы, а Войско Польское получило приказ седлать коней для похода, с восторгом одобренного практически всей польской политической и культурной элитой, обычно склочной, но в вопросах, касающихся границ 1772 года или нагадить России, столь же обычно трогательно единой.

Некоторый конфуз вызвало, правда, то обстоятельство, что сформировать «украинскую армию» не получилось, а союзники должны все-таки идти вдвоем, хотя бы для приличия. Однако выход нашелся. Несколько сотен с бору по сосенке набранных бойцов сперва разделили на два отряда, затем назвали отряды «полками» и, наконец, слили в «дивизию», отданную под командование полякам, ибо стратегическому гению Петлюры кичливое панство, в отличие от Центральной Рады, почему-то не доверяло. Естественно, вслух было заявлено, что основные силы «армии УНР» уже сражаются на родной земле, в пух и прах сокрушая «москаля», и как только соединение союзных сил состоится, пан «головной отаман» возглавит «украинское войско». Возможно, Петлюра и впрямь на это надеялся, но не слишком: о тех, кто ушел в «зимовой поход», никаких сведений не имелось.

Впрочем, все это уже было не так важно, главное, что поляки, официально объявив о необходимости помочь союзнику, 26 апреля 1920 года начали вторжение на Советскую Украину, уже 7 мая войдя в Киев. По отношению к союзнику вели они себя довольно высокомерно, отослав «украинскую дивизию» куда подальше, на третьестепенный участок фронта, а после занятия Киева не пустив «головного отамана» в его собственную столицу, руководить которой стала польская военная комендатура. В письмах Петлюры министрам все это описано без особого восторга, но и без недовольства, выражать которое он, в связи с военной цензурой, видимо, опасался.

Не обошлось, правда, и без маленьких радостей: с разрешения поляков в нескольких уездах была проведена мобилизация, и не все мобилизованные разбежались. А кроме того (о радость!), нашлись, наконец, части, ходившие в «зимовый поход». Так что теперь «украинское войско» опять как бы существовало, а «головной отаман» опять им командовал, хотя, естественно, под присмотром поляков.

Дальнейшее общеизвестно, посему провал польского наступления, контрнаступление союзных войск РСФСР и Советской Украины, «чудо под Варшавой» и прочие трюизмы опустим. В рамках темы для нас важно лишь то, что после отступления поляков «армия УНР» поспешно отступила в южную Галицию, где основной стратегией ее стало не попадаться на пути 1-й Конной, с чем Петлюра справлялся довольно успешно, и надеяться на скорое перемирие. Однако когда 18 сентября перемирие таки было подписано, поляки, как оказалось, не только забыли включить в текст хотя бы малейшее упоминание про УНР (что, учитывая близкое к панике состояние Ленина, могло бы сыграть немалую роль), но и вообще ни словом не помянули «украинскую армию», юридически ставшую, таким образом, чем-то вроде крупного бандформирования. 10 ноября при первом же намеке Красной Армии на движение петлюровские отряды покатились назад, к границе, и 21 ноября перешли на польскую территорию, где гостеприимные союзники сперва разоружили «дорогих гостей», а затем, объявив их интернированными, загнав в несколько лагерей в центральной Польше, где воины «головного отамана», голодая и холодая, быстро теряли человеческий облик. «Без теплой одежды в мороз, — печалился постфактум генерал Удовиченко, выбравший время навестить в лагере боевых товарищей, — на ногах — что попало: тряпки, дырявые сапоги, рваные ботинки». Все «оборванные, почти голые, — вторит генералу сопровождавший его Исаак Мазепа. — Пришлось распорядиться для босых заготовить лапти». В переписке «головного отамана» нет и таких упоминаний, что, впрочем, и понятно: в тот момент главной его заботой было любой ценой добиться присутствия на польско-советских переговорах в Риге в качестве воевавшей стороны. Увы, поездку в столицу Латвии хотя бы в качестве частного лица поляки ему строго-настрого воспретили, поскольку в Риге вели переговоры с делегацией Харьковского Советского Правительства, признанного ими законной властью Украины — даже без денонсации предшествующего договора с Петлюрой.

О последующем, вопреки привычке, с иронией не получится. Если до сих пор я чисто по-человечески понимал «головного отамана», видевшего, что Украина раз за разом отторгает его идеи, но все же цеплявшегося не за соломинку даже, а за солнечный блик на воде, то сейчас понимать отказываюсь. «Правительство УНР, во главе с Головным Атаманом, С. Петлюрой, — рассказывает генерал Удовиченко, — принимая во внимание просьбы повстанцев, постановило: выслать на Украину значительную боевую группу, дав ей задачу пробраться через пограничные охранения, вступить в бой с ближайшими советскими частями и — на их счет вооружившись — разжечь по всей Украине пламя восстания (…) Задача, поставленная группе, была тяжелой, даже безумной». Не стану спорить с заслуженным, хоть и многократно битым генералом. Скажу больше. Не просто тяжелой и не только безумной, но и преступной. И погодите, мои потенциальные «оранжевые» читатели! Прежде чем одностайно кидаться на меня за такие слова, задумайтесь. Я знаю: у некоторых из вас — пусть и не всегда — это получается.