Эдвард Радзинский - Наполеон - исчезнувшая битва

4 м а я. Он впал в забытье и с криком: "Убийца - Англия!" вскочил с кровати. Монтолон боролся с ним, и император пытался его задушить - ему, видно, мерещилось, что он борется с англичанами. Из соседней комнаты прибежали мы с Бертраном и силой уложили его в постель. Более он не двигался. И умирал - молча...

5 м а я. Ночью был ужасный шторм. Непрерывно лил дождь, ветер будто собрался все снести. У дома переломило иву, под которой император так любил сидеть. Да, он все забирал с собой - буря вырвала все посаженные им растения. Последнее дерево долго боролось, но и оно было вырвано с корнем и исчезло в потоке грязи, низвергавшемся с гор...

Всю ночь император стонал, к утру впал в забытье. И в забытьи шептал очень ясно - одно и то же: "Франция... мой сын... армия..."

День заканчивался. И дождь вдруг прекратился, в небе показалось солнце. Оно уже заходило...

Император вдруг широко открыл глаза... будто что-то увидел... И отдал душу Господу. Было 5.49 пополудни... он скончался. Врач засвидетельствовал последний удар пульса - он держал императора за руку и смотрел на часы... это были часы Истории.

И в следующий же миг (я подчеркиваю: в следующий миг) ударила пушка ибо без десяти шесть был заход солнца. Пушка будто отсалютовала ему, и солнце тотчас скрылось за горизонтом.

Мы вышли из комнаты объявить слугам, а когда вновь вернулись - застыли в изумлении: на кровати вместо одутловатого, жирного императора лежал худой и совсем молодой человек. Юный генерал Бонапарт...

В ту ночь после его смерти я вышел из дома. Небо было совершенно безоблачно, горели звезды... Еще в середине апреля император объявил нам, что скоро умрет. Тогда над островом появилась комета... Когда я сказал ему об этом, он улыбнулся: "Это за мной, кометы предсказывают рождение и смерть цезарей..." И вот теперь, подняв голову, я задрожал: меж звездами уходила, удалялась от острова хвостатая звезда - его комета...

Когда его обмывали, кроме двух ран, о которых нам всем было известно, мы с удивлением обнаружили следы еще нескольких глубоких ран! Видимо, он скрыл их, чтобы не смутить солдат, которые должны были верить в его неуязвимость. Он молча терпел боль и обходился без помощи.

На следующий день в два пополудни мы перенесли стол из его кабинета в самую большую и светлую комнату. Семнадцать человек присутствовали при вскрытии - семь врачей, Бертран, я и представители губернатора. Доктор Антомарки вскрыл грудную полость и извлек сердце. Он поместил его в серебряный сосуд со спиртом, как завещал император (но губернатор приказал положить его в гроб вместе с телом). Затем Антомарки извлек желудок - часть его была совершенно изъедена. И объявил: "Вот что сделал климат острова!" Но остальные врачи не захотели даже такого диагноза. "Он умер от рака!" заявили они.

Мы с Бертраном потребовали анализа на содержание мышьяка. Напрасно! Врачи-англичане возражали против любого дальнейшего исследования. Тело быстро зашили. Император навсегда унес в гроб свою тайну.

Его одели в форму егерей императорской гвардии - белая рубашка с белым галстуком, белые чулки и зеленый мундир с красными обшлагами, украшенный лентой с орденами Почетного легиона и Железной короны. На ногах были сапоги для верховой езды, на голове - треуголка с трехцветной кокардой. Мы накрыли тело синим плащом, который был на императоре при Маренго.

Похоронили его, как он и хотел, под плакучими ивами у дома Балькомбов в Долине Герани. К могиле был приставлен часовой.

Разгорелся яростный спор: что написать на плите? "Наполеон", как пишут о государях (так требовали мы), или "Наполеон Бонапарт", как пишут о подданных (так требовал губернатор). И плита осталась безымянной..."

Маршан уехал, и теперь, в одиночестве, я могу записать диспозицию последней битвы, которую выиграл император. Только теперь я до конца понял ее. Записываю для потомков.

Итак, он решил заманить врага в ловушку. Он осознанно сдался англичанам, зная, что мстительные глупцы непременно наденут на него столь желанную им корону страдальца. В этом терновом венце ему легко было сформировать новую армию - легенду о благородном сыне великой Революции. И он отправил эту армию в поход на Европу... то есть отослал меня с рукописью...

После чего жизнь более не имела для него цены. Путь был завершен. Он все объяснил миру. А доживать на покое - невозможно для Александра Македонского. Оставался финал. Нужно было доиграть до конца - запачкать своей кровью руки врагов, сделать англичан коварными убийцами. И он повелел "верному псу Киприани" ежедневно травить себя мышьяком...

Так он победил. Победил, как всегда, в последний миг боя. И хотя в сонм бессмертных ему не удалось войти владыкой величайшей империи, он вошел в него куда более прочно - гением и страдальцем. Отныне его поражения были забыты - остались только победы. И, прочтя мой "Мемориал Святой Елены", его старый враг Шатобриан вынужден был написать: "Это Карл Великий и Александр Македонский, какими их изображали древние эпопеи... Этот фантастический герой и пребудет теперь единственно реальным".

Впрочем, когда Бертран (я часто с ним вижусь теперь) прочел мою "диспозицию последней битвы императора", он сказал: "Все верно... кроме конца. Я не верю, что он приказал травить себя. Нет, это Киприани сам решил избавить императора от ничтожной жизни в корсиканском стиле - смертью... Император это понял... И простил его".

Думаю, Бертран не прав. Слишком часто император искал смерти в бою. А для него это был бой. Последний бой... Да и Киприани... как положено верному псу, мог действовать только по приказу хозяина!

Хотя, как говорится в романах госпожи Жорж Санд, "тайну знает только могила".

Предсказания императора оказались так же точны, как планы его сражений. Через девять лет после его смерти Бурбоны сгнили на троне, и Филипп Орлеанский, потомок "герцога Равенство", решил стать преемником Революции и ее императора. И Вандомская колонна, увенчанная фигурой "маленького капрала", вернулась на свое место... Мне рассказали: мать императора жила тогда в Риме. И гордая Летиция, узнав о возврате колонны - ослепшая, парализованная! - поднялась с кресла! И, глядя вдаль невидящими глазами, громко объявила: "Император вернулся в Париж!" Она не дожила каких-то четырех лет до полного торжества, когда ее слова стали буквальны... Дожил я.

Дней моих на земле осталось немного, восемьдесят лет - не шутка! Подводя итоги, могу сказать: мы славно потрудились с императором. Вся мыслящая Европа, которая когда-то не могла ему простить короны, теперь была у его ног. Чего только не наговорили о нем: "Последний античный герой... Наш жалкий мир лавочников не вынес ослепляющего кошмара его побед..." И теперь, накануне встречи с Господом, я часто думаю: не согрешил ли я, написав его апологию? И о чем была его история? О воинской славе? О великом полководце? Но сколько их было за тысячи лет - Александр Македонский, Цезарь, Ганнибал, Аттила... А сколько их было до них?.. Но все они канули в Лету. Тогда о чем?..